Книга Анатомия развода - Ирина Лобановская

Синха по жесткому требованию Анюты безропотно забрал отец. Метод воспитания дочери у великого физика заключался в одной любимой фразе Маршака: «А то, чего требует дочка, должно быть исполнено. Точка!»

Евгения Александровна заскучала без собаки, но понимала, что иначе нельзя. С Аней стало опасно спорить. Без Синха мать грустила и вечерами упоенно слушала на кухне радио.

Аня с интересом наблюдала за матерью, а потом, наконец, спросила:

— Ты кого это с таким наслаждением слушаешь? Джо Дассена или Иглесиаса?

— А программу этого лохматого, у которого никогда нет денег на парикмахера! — объяснила мать.

Она слушала любимое «Эхо Москвы».

Анька присела в кресло и без всякого интереса выслушала вечерние новости. Снова где-то что-то взлетело на воздух — ни дня без взрыва! В кого-то стреляли популярные нынче «маски-шоу», планета содрогалась от возмущения и ужаса, а Небо заливало грешную землю страшными стенобитными ливнями, напоминающими потопы, — словно расстреливало.

* * *

Жизнь изменилась, а Юрий все не понимал, что так оно и должно быть. Он просто еще не знал, что такое дети и как непросто они приходят в этот мир, начиная сразу диктовать свои условия. Этот диктат неизбежен, и его нужно принять, иначе жить станет невозможно.

Но он не понял и не принял. Почему? Ведь когда-то хотел ребенка… Что случилось? Где и когда он перестал жить с Анютой одной жизнью и думать одними мыслями?

В семье такая одинаковость непреложна. Он не сознавал этого. И панически боялся крохотных пищащих комочков. И не собирался что-либо менять из-за них в своей жизни. Зачем?

Но они сами изменили его и Анюты жизнь.

* * *

Их мир четко разделился на два. На два чужих и почти уже враждебных друг другу мира. Аня словно куда-то ушла от Юрия, оставаясь рядом, в одной комнате. Стала занятой — с ней уже больше нельзя было никуда ездить, как он любил раньше…

Они садились в машину, подаренную Юрию матерью, — свободные, счастливые, не связанные ничем — и мчались к его приятелям в гости, или в ЦДЛ на вечер, или в Дом киноактера, или в Дом композиторов… Всегда находилась элитная тусовка, куда они запросто проникали и где весело проводили время.

Часто наведывались в дом и друзья Юрия по институту, порой оставались ночевать на надувном матрасе и просто на полу. Воробей всегда и всюду легко заводил знакомых. Лишних диванов в доме не имелось, но никто из Юркиных приятелей на них и не претендовал, все без капризов.

Теперь пригласить никого стало нельзя.

— Тише, он спит!..

Монотонный, уже ставший привычным рефрен их новой жизни, которую они так ждали…

Аня стремилась за мужем в его тусовки, но поделать ничего не могла. Она оказалась в своеобразном капкане. Малыш приковал ее к себе сильнее всяких цепей и любви к Юрию.

Она стала окрысиваться на мужа все чаще. Устраивала сцены по поводу друзей, ночующих на полу по старой памяти. И наконец, вышибла всех вон, заявив, что в доме, где грудной ребенок, ночевать чужим людям не пристало. И вообще пора бы и честь знать…

— Обана… — пробурчал Юрий. — Дело твое… Только и я уйду вместе с ними…

Когда они вышли, Аня, сунув в руки матери спящего малыша, бросилась за Юрием. И выскочила под снег в тапочках и в халате…

— Юрастый! — крикнула она и замолчала.

— Слушай, Юр, нехорошо…— — пробормотал один из приятелей. — Ты бы вернулся…

Юрка вернулся.

Но Анютина жизнь уже четко разбилась на три части, как три действия в пьесе: школа, жизнь с Юрием и настоящая. И Аня почему-то упорно думала о четвертой…

— Есть женщины, ожидающие любимого, и женщины, которых ждут, — шутил отец. — Других я не встречал. А все мужья, в свою очередь, тоже делятся на две категории — на привыкающих к женам и на отвыкающих от них.

Незаметно для Анюты Юрий перешел во вторую. Вечерами куда-то уезжал без нее, возвращался поздно, мельком интересовался малышом…

Днем работал, а звонить домой не любил.

— Я не телефонный человек, — повторял он. «А как часто ты мне звонил в одиннадцатом классе!..» — печально думала Аня. Как все изменилось…

Она постепенно стала понимать, что осталась почти одна. То есть с ребенком и матерью. И пока еще со штампом в паспорте.

Хотя для нее сейчас, как для многих женщин, сознание, что она замужем, казалось куда важнее, чем само замужество. А искать любви в муже — черпать воду в луже. Так говорит народ. А уж он неплохо знает эту непростую жизнь.

* * *

С самого начала Юрий стал ревновать Анюту.

Он ловил себя на этой совершенно дурацкой, страшной, непредсказуемой ревности, мучился ею и от безысходности, но никак не мог с собой справиться. Она оказалась куда сильнее — мучительная ревность к собственному ребенку…

Юрий жалел Аню, старался понять ее и… не понимал. Собственные боль и обида оказались сильнее и могущественнее.

Вначале он пытался помогать жене. Особенно ему нравилось купать малыша. Первый страх удалось, наконец, преодолеть.

— Осторожнее, — непрерывно повторяла Аня. — Осторожнее…

Ему надоели предупреждения. Она одна все умеет и все делает идеально!..

— Что ты трешь ребенка, будто он деревянный Буратино! — наконец, психанул Юрий. — Разве может новорожденный быть таким грязным?

Он глянул на спинку малыша и оцепенел — чуть пониже правой лопатки остался след маленькой детской руки…

— Не может быть… — прошептал Юрий.

Брат еще раз напомнил в себе… И Юрий попробовал прислушаться к голосу родного человека.

Юрка часто и довольно давно пытался выяснить, разобраться, определить, где он, а где — брат Услышать его слова. Попросить у него помощи и совета. Но мнения брата слишком часто расходились с Юркиными, и он справедливо решил, что раздвоение — штука опасная и верный путь к шизофрении. Да и так ли уж нужны ему двойники? У него своя голова на плечах. И довольно толковая.

В тот самый первый раз с Аней, у нее в квартире, когда она сама его к себе заманила, он был поражен ее фигурой.

— Обана… С тебя бы скульптурки лепить для Пушкинского музея… — восхищенно пробормотал он.

— Да?.. — Аня глянула в зеркало с большим удовольствием. — Увы, личный Роден мне до сих пор не встретился… И Микеланджело на мою долю тоже пока не нашлось… И теперь уже вряд ли найдется, раз мне повстречался ты…

— У тебя не грудь, а сосочки… — разнеженно пробормотал он. — Худыха… И все равно секс-бомба… В чем тут фишка, не понимаю… Очень могучий зов…

— А что это за странный след у тебя на спине? Похожий на детскую руку… — прошептала она в ответ.

— Брат о себе память оставил. Близнец… Нас было двое. Но он умер еще в роддоме. А я выжил… Да еще вырос таким огромным. Редкий случай в природе. Повезло…