Книга Алмазы французского графа - Татьяна Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо! — кивнул Бережной, и машинально поднялся со стула вслед за удаляющимися оперативникам.
Как только они скрылись за дверью приемной, он приказал секретарше никого к нему не пускать и плотно захлопнул за собой дверь. Набрав Квычу, и дождавшись гудков, он нетерпеливо принялся барабанить пальцами по столу.
— Алло, Шура?
— Ну, я.
— Это Бережной. — И Анатолий принялся пересказывать оппоненту свой разговор с оперативниками.
— Расскажи об этом шефу, — сказал он в заключении, — и главное, спроси его, как мне вести себя с ними в следующий раз.
Камушев с Рокотовым, тем временем, вышли на улицу.
— Ну, что, успел? — спросил майор у лейтенанта.
— А то как же! — ответил Рокотов. — Можете звонить ребятам.
Камушев тут же достал мобильник.
— Алло, Женя, включайте аппаратуру, жучок уже поставлен.
— Андрей Константинович, — усмехнулся Рокотов, — а когда это наши Джип на стоянке приметили, с чего это вдруг им приспичило?
— Ну, не стану же я до поры до времени закладывать секретаршу Самохина! — засмеялся Камушев. — Оставим это на козырь! Да и потом, я не видел других причин вывести его из кабинета. Кстати, а на что ты намекал своим "странно"?
— На то, что Таможенный опередил Моргуновских. В тех краях, похоже, им надо было за дело браться, во всяком случае, частично.
— И какие ты сделал бы выводы из всего этого?
— Похоже, заранее кто-то навел, узнав наперед, что родственника вот вот из думы вышибут, бандюки и подсуетились.
— Правильно мыслишь! — хлопнул по плечу лейтенанта Камушев.
— И мы, похоже, этого наводчика прямиком схватим сегодня за одно место! Поди уже сейчас с бандюками по телефону переговаривается, а Андрей Константинович?
— Вполне может быть!
Рокотов взглянул на часы.
— Между прочим, уже обед, может по пельменьчикам, а Андрей Константинович?
— Можно! Я сегодня с утра ничего не ел. — Согласился Камушев.
Катерина лежала на диване, свернувшись калачиком. Настроение было паршивым. А ведь совсем недавно, после разговора с Бережным, ей казалось, что все будет не так сложно. Она сказала себе тогда, что отступать не собирается, что теперь нужно только засучить рукава и полностью включиться в работу. И такое обстоятельство для нее было бы сейчас, как никогда, кстати. Именно работой собиралась она заткнуть образовавшуюся в душе брешь после потери двух близких людей. Теперь же, когда следователь сообщил ей о том, что в убийстве Володи подозреваются не только "наехавшие" бандиты, но и Бережной, у Катерины отпало всякое желание ехать в офис и включаться в работу под руководством этого человека. — Во всяком случае, до того момента, пока все не прояснится.
Катерина горестно ухмыльнулась, и колючая слеза затопила глаза. Даже поминки прошли, девятидневные, — сначала по бабушке, потом по Володе, — все какие-то заботы, а теперь? Что она, плененная цепкой хандрой, будет делать теперь? — Валяться на диване от завтрака до ужина? Или заставлять себя заниматься домашними делами? Катерина окинула взглядом комнату. — А дел накопилось немало. Надо бы убрать раскиданные вещи, пропылесосить, да и стирки собралось достаточно. — Нет! Только не сегодня, — она повернулась на другой бок, упершись глазами в спинку дивана, не желая созерцать колющий глаза беспорядок. Ей снова вспомнилась бабушка. В памяти вдруг всплыл фрагмент детства, когда Софья Максимовна ее купала, расчесывала, заплетала тугие косички и все время норовила зацепить их в бараночку, чему Катерина противилась, уповая на старомодность прически.
— Бабуль, оставь мне прямые косички, — просила она. — А еще лучше, завяжи обычный хвостик. А то девочки во дворе опять будут называть меня клушей.
— Глупость какая! — говорила Софья Максимовна. — Почему клушей-то?
— Потому, что старая клуша, — объясняла семилетняя Катерина, сама не понимая смысла этого слова.
Странное дело происходило с ней. Потеряв одновременно бабушку и мужа, с которым она прожила уже пять лет, и строила планы на будущее, да и само оно, это будущее зависело от него, Катерина ловила себя на том, что больше тоскует по бабушке. Что именно она является для нее весомой потерей, а не Володя. И как ни стыдно ей было признаться самой себе, потеря мужа ассоциировалась у нее, прежде всего, со страхом перед предстоящими жизненными обстоятельствами.
Зазвонил городской телефон.
— Наверное Камушев, — подумала Катерина. Он чаще звонил по городскому, чем по мобильному.
Она сняла трубку.
— Алло! — Здравствуйте, Екатерина Леонидовна, как Вы посмотрите на то, если я сейчас к Вам подъеду? — спросил майор.
— Подъезжайте. — Равнодушно сказала Катерина, и, положив трубку, снова улеглась на диван.
Через минуту телефон зазвонил еще раз.
— Передумал, — ухмыльнулась Катерина, — ну и хорошо. — Ей сейчас не хотелось общаться с Камушевым. Она сняла трубку, однако на этот раз услышала голос Валеры Ларионова.
— Здравствуй, Катюша. Как у тебя со временем сегодня?
— Я совершенно свободна.
— Катюш, у папы поминки, — сорок дней, может приедешь?
— Уже сорок? — удивилась Катерина.
— Ну да!
— Конечно, приеду! — ответила она, обрадовавшись возможности избавиться от своего гнетущего одиночества. — А на кладбище ты еще не ездил?
— Пока только собираюсь.
— Я поеду с тобой. Ты сможешь подождать еще немного?
— Конечно.
— Ну, тогда я сейчас быстренько соберусь и заеду за тобой на своей машине.
— Хорошо, жду.
Закончив разговор с Валерой, она тут же перезвонила Камушеву и попросила его перенести встречу, сообщив, что ее только что позвали на поминки профессора Ларионова.
— А когда Вы вернетесь? — поинтересовался майор.
— Понятия не имею. Но, думаю поздно. Может, перенесете свой визит на завтра?
— Хорошо, перенесу. — Согласился Камушев.
….. Народу на поминках оказалось немного. Приехали девять человек из университета, и соседей по дому собралось около двенадцати. На этот раз уместились все за одним столом, да и посидели совсем недолго. Катерине не хотелось ехать домой после поминок, и она осталась помогать убирать со стола Валере и Вере Васильевне.
— Ну, что, Валерушка, пойду я, пожалуй. — Сказала соседка, когда уборка уже приближалась к завершению. — Вы с Катей теперь и вдвоем управитесь. У меня сегодня нога отнимается. Ломит и ломит, черт бы ее побрал. Наверное дождь будет ночью. Да и пора бы ему дождю. Вон сушь какая.