Книга Дальний поход - Андрей Посняков

– Да стойте вы, косолапые! – ругался в сердцах Сиверов Костька. – Все шпангоуты мне поломаете, черти!

После окончания работ бурых помощников накормили угодившей в еще с вечера расставленные сети рыбой, звери довольно рычали и не хотели никуда уходить… да и не ушли бы, кабы колдун не прогнал.

Как атаман и задумал, почти все поднятые со дна бивни – строгановский ясак! – погрузили на отремонтированный струг, который и должен был продолжить плавание к Печоре-реке, приняв на борт еще часть вооруженных казаков во главе с Василием Яросевым. Силантий Андреев также подтвердил полное свое желание плыть к вотчинам Строгановых, закончить наконец не доведенное до конца дело.

– Да ты с ногой-то как? – недоверчиво качал головой Иван.

Силантий в ответ хорохорился, раздувал ноздри:

– А что нога? Заживает. К тому ж не пешком идти, чай. А на струге лишним не буду.

– У кормщика тогда спрашивай, – махнул рукой атаман. – С него в море первый спрос. Возьмет он тебя?

– Кольша-то? Да, вестимо, возьмет, я уж с ним про то разговаривал.

На том и порешили, окромя десятка Яросева, отправив к Строгановым всех, кто остался в живых со времени первого, столь неудачного, плавания – кормщика Кольшу Огнева, Ондрейку Усова, Силантия… еще взяли вдруг изъявившего желание Ручейка. Что ж, пущай плывет, раз уж так хочет – заодно и за дядькой присмотрит. Пока еще у того нога как надо не срастется.

Из прежней ясачной команды двое – Афоня и молодой Семка Короед – плыть на Печору не особо рвались. Послушника уговорил остаться колдун Енко Малныче, упрашивал за него и атамана, напирая на то, что обереги снять – непростое дело, каждый сведущий человек на счету: и сам он, Енко, и отец Амвросий, ну и Афоня с Маюни. Махнул рукой атаман – согласился, негоже обижать гостя, коль просит… А на струге ясачном и без послушника как-нибудь обойдутся, да не так уж им и долго плыть, не годы.

Что же касаемо Короедова Семки, то у этого хитроватого и – что уж греха таить – трусоватого парня имелись свои резоны. Это его качество – трусость – вполне компенсировалась в боях самой искренней алчностью, желанием добыть богатство! У Семки, покуда он отшельничал с Силантием, было времечко все как следует, не торопясь, обдумать и прийти к выводу о том, что лучше всего будет вернуться в острог! А как же! Пока с ясаком – туда-сюда – плавать, так остальные – кто поудачливей, – пожалуй, еще несколько колдовских селений возьмут, пограбят, добычу поделят, как принято – всем воинам по доле. Золото! Все им, участникам набега… А ему, Семке, что? Ежели он на струге уйдет? Всем оставшимся в остроге – золотишко, а ему… маши, Сема, веслами? Тем более в острог-то нынче возвращалась не всякая шушера, а сам атаман, да рыжий немец, да Чугреев Кондрат, да Сиверов Костька, да святой отец… еще – бугаинушко Михейко Ослопе, да вечно хмурый и неразговорчивый атаманов оруженосец Яким. Все народ уважаемый, опытный, жизнью ученый – с такими не пропадешь, не сгинешь, а злата да иного какого навару добудешь в избытке.

Все подготовив к отплытию, простились с утра честь по чести. Которые бивни в струг ясачный не поместились – здесь же, на бережку, в схроне тайном, до следующего раза припрятали. Отец Амвросий с помощником своим Афонею (верным клевретом, как, посмеиваясь в усы, говаривал немец Ганс Штраубе) отслужили торжественный молебен на добрый путь. Где-то в отдалении, за ельником, негромко стучал в бубен Маюни, просил удачи у великого Нум-Торума и земной матери Колташ-эква.

Подняв парус и флаги, ушел на запад ясачный струг, оставшиеся же ватажники повернули свое судно на восток, пошли вдоль берега, с тем, чтобы через день-другой пути высадить гостя, священника, Афоню… всех тех, кто мог помочь «любезному герцогу Генриху», как уважительно прозвал Енко Малныче все тот же неугомонный немец. Прозвал, да еще и настойчиво советовал именно так всегда и зваться:

– Разрази меня гром, ну, что это за имя такое – Енко? Иное дело – Генрих! Уж это имечко что-то да значит – Генрих Лев, Генрих Птицелов, Генрих Португальский. Все, между прочим, – владетельные особы, не погулять вышли.

Вроде бы неплохо сделанный струг – тем более облегченный почти на две трети – ближе к вечеру вдруг начал зарываться носом в воду и рыскать, словно загулявший мартовский кот в поисках кошки. И ветер-то вроде утих, так, что пришлось опустить бесполезный парус и идти дальше на веслах… и все равно – рыскали!

– Ничего не понимаю, – осмотрев массивное рулевое весло, качал головой Сиверов Костька. – Вроде ничего не поломано и в носу воды нету… Будто водяной ухватил лапой! Главное, на пути из острога все ведь хорошо было.

Что же сейчас-то случилось? Словно бы струг сам домой возвращаться не хочет.

Терялись в догадках казаки, Штраубе решил даже, будто днище тиною обросло… Да ведь как обрастет-то – здесь же не южные моря, а север!

Чем дальше, тем трудней становилось плыть – судно на глазах ломалось: то обшивка отойдет, то доски ни с того ни с сего разойдутся до течи, а под вечер от налетевшего вдруг ветра с треском переломилась мачта! Хорошо, никого не задела, просто, подняв тучу брызг, рухнула в воду.

– Надо бы к берегу, атамане! – взмолился кормщик Костька. – Струг проверить да поставить новую мачту.

– Сворачивай! – Иван согласно кивнул, глядя на близкий, подернутый предвечерней дымкой, берег, с растущим близ самой воды смешанным лесом – осинами, липами, соснами.

Мачту вырубили сразу – из крепкой высокой сосны. Поставили да, переночевав, утром и отчалили, пользуясь попутным ветерком.

День начинался бодрый – ясный, с ласковой изумрудной волной, спокойным светло-голубым небом и тускло-желтым, проглядывающим сквозь полупрозрачные перистые облака, солнышком, от которого убегала к берегу дрожащая золотая дорожка. Над головами проносились бакланы и еще какие-то крупные, кормящиеся рыбой, птицы, а у только что покинутых шалашей вдруг появилась косуля! Видать, выбежала из лесу пощипать травки.

– А хорошо нынче с ветром! – перекладывая рулевое весло, довольно ухмыльнулся Сиверов. – А ну, парус на мачту, живо! Дай бог, не поменяется ветерок, то-то отдохнем малость.

Казаки с удовольствием бросили весла, и уже совсем скоро свежий утренний бриз выгнул парус дугою, любо-дорого посмотреть!

Покачиваясь на волнах, струг ходко шел на восток, довольные ватажники затянули песню про широкие реки, красных дев и поганых царей, про лихие схватки и волю. Пели, увы, недолго – разогнанный поднявшимся ветром корабль с треском налетел на подводные камни!

Часть команды попадала в воду сразу, другие еще пытались бороться, затыкая пробоины всем, что попадалось под руку.

– Не удержим!

Свалив на толстую, постеленную на пробоину шкуру нуера тяжелый пушечный ствол, Костька Сиверов вытер со лба пот:

– Слишком уж большая пробоина. И откуда только взялись эти камни?

– Смотреть надо было лучше!

– Так, ититная маковка, смотрели!