Книга Обольстить грешника - Элизабет Хойт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он нахмурился, неслышно выругался и последовал за женой. Может быть, он и выиграл этот раунд, но почему-то чувствовал, будто потерпел позорное поражение.
Принцесса Отрада стояла на высокой стене замка и смотрела вниз на прибывавших искателей ее руки. Рядом с ней стоял Джек, ее шут. Он так ей нравился, что везде сопровождал ее. Он стоял на куче камней, чтобы лучше видеть, ибо ростом был в два раза меньше принцессы.
— Ах! — вздохнула принцесса.
— Что огорчает тебя, о прекрасная и капризная дева? — спросил Джек.
— О, шут, как бы я хотела, чтобы мой отец позволил мне самой выбрать мужа, который бы мне нравился! — сказала принцесса. — Но этого никогда не будет, правда?
— Скорее уж шут женится на прекрасной принцессе, дочери короля, — ответил Джек…
Из «Веселого Джека»
Маус заливался лаем.
Мелисанда поморщилась, когда Салли воткнула шпильку в ее волосы. Лай звучал приглушенно, потому что доносился из помещения, находившегося тремя этажами ниже. Вейл запер Мауса в небольшой каменной кладовке рядом с погребом. Маус начал лаять сразу, как только его заперли. Вероятно, понял, что его не скоро отсюда выпустят. И с этой минуты лаял беспрерывно до самого вечера. Время от времени он умолкал, как бы прислушиваясь, не спешат ли к нему на помощь, но, разочарованный в своей надежде, снова начинал лаять. И с каждым разом его лай становился громче прежнего.
— Шумный песик, не правда ли? — заметила Салли. Ее не особенно расстраивал этот лай.
Может быть, слуги не так чувствительны, как она, думала Мелисанда.
— Его никогда раньше не запирали.
— Тогда это пойдет ему на пользу. — Салли воткнула еще одну шпильку и отступила, придирчиво осматривая свою работу. — Мистер Пинч говорит, что скоро сойдет с ума от этого лая.
Это прозвучало так, будто ее камеристку радовал этот факт.
— А лорд Вейл вернулся? — спросила Мелисанда.
— Да, миледи. Полчаса назад. — Салли начала прибирать на туалетном столике. Мелисанда встала и прошлась по комнате. Неожиданно Маус перестал лаять, и она затаила дыхание.
Но он залаял снова.
Вейл запретил ей приближаться к терьеру, но она не представляла, как долго еще сможет выдержать страдания Мауса.
В дверь постучали.
— Войдите. — Она повернулась и посмотрела на дверь. Появился Вейл. Хотя он вернулся совсем недавно, но, судя по влажным волосам, успел умыться и переодеться.
— Добрый вечер, моя возлюбленная жена. Не хотите ли вместе со мной навестить узника?
Она расправила юбки и кивнула:
— Да, пожалуйста.
Он отступил в сторону, и она пошла вниз по лестнице, слыша лай, становившийся по мере их приближения все громче.
— Я беру на себя смелость попросить вас об одном одолжении, миледи, — сказал Вейл.
— О чем именно?
— Я хотел бы, чтобы вы не вмешивались в наши с Маусом отношения и позволили обращаться с ним так, как я считаю нужным.
Она сжала губы. Маус признавал только ее одну. Что, если терьер снова укусит Вейла? Ее муж казался великодушным человеком, но она чувствовала, что его терпение не бесконечно.
— Мелисанда?
Она повернулась к нему. Он стоял на лестнице, ожидая ее ответа. Его бирюзовые глаза блестели. Она судорожно кивнула:
— Как вы желаете.
Он шагнул с последних ступеней и, взяв ее за руку, направился к кухне.
В коридоре, который вел в помещения для слуг, было довольно темно. Наконец, пройдя этот длинный коридор, они дошли до кухни. Это было просторное помещение, одну сторону которого занимал большой камин с выложенной кирпичом аркой. Два окна, выходившие на задний двор, пропускали достаточно света, чтобы днем в кухне было светло. А сейчас свечи поддерживали угасающий, падавший из окон свет.
Кухарка, три посудомойки, несколько лакеев и дворецкий были заняты приготовлением обеда. Когда они вошли, кухарка уронила ложку в горшок с кипевшим супом, а остальные застыли на месте. Снизу доносился лай Мауса.
— Милорд? — заговорил Оукс.
— Я не хочу мешать вам, заниматься своими делами, — сказал Вейл. — Я пришел сюда только из-за собаки моей жены. Пинч, — позвал он.
Камердинер, сидевший у камина, поднялся со своего места.
— Ты нашел мясные обрезки?
— Да, милорд, — ответил мистер Пинч. — Кук была очень добра и дала мне немного говядины, оставшейся после ужина. — Он вынул завязанный в узелок носовой платок.
Мелисанда кашлянула.
— По правде говоря… Вейл взглянул на нее:
— Да, моя дорогая?
— Если это для Мауса, то он любит сыр, — извиняющимся тоном проговорила она.
— Преклоняюсь перед вашими знаниями. — Вейл повернулся к кухарке, которая хлопотала над своим супом. — У вас найдется кусочек сыра?
Кухарка присела:
— Да, милорд. Энни, принеси из кладовой ту головку сыра.
Посудомойка убежала в соседнюю комнату и вернулась с головкой сыра чуть меньше ее собственной. Она положила ее на кухонный стол и осторожно развернула салфетку, в которую сыр был завернут. Кухарка взяла острый нож и отрезала кусок.
— Столько годится, милорд?
— Вполне, миссис Кук. — Вейл улыбнулся женщине, и ее щеки порозовели. — Я навеки у вас в долгу. Ну а теперь, мистер Оукс, покажите мне подвал.
В сопровождении дворецкого они прошли через кладовую и оказались у двери, которая открывалась на короткую лестницу, ведущую в полуподвал.
— Берегите голову, — предупредил Вейл Мелисанду. Сам же он, спускаясь по этим ступеням, согнулся почти вдвое. — Спасибо, Оукс. А теперь можете нас оставить.
Дворецкий явно почувствовал облегчение.
Подвал был выложен холодным сырым камнем. По его стенам тянулись полки, заставленные всякими видами пищи и вина. В одном углу находилась небольшая деревянная дверка, за которой томился Маус. Услышав их шаги по лестнице, он перестал лаять, и Мелисанда представила, как он стоит за этой дверью, склонив набок голову.
Вейл посмотрел на Мелисанду и приложил к губам палец. Она кивнула, крепко сжимая губы. Он усмехнулся и немного приоткрыл дверь. В щель мгновенно высунулся черный носик. Вейл присел на корточки и отщипнул кусочек сыра.
— Ну, сэр Маус, — тихо сказал он, протягивая ему сыр, — вы обдумали ваши прегрешения?
Носик дернулся, Маус очень осторожно взял из руки Вейла сыр и исчез.
Мелисанда ожидала, что Вейл войдет в эту комнатку и заберет собаку, но он сидел на корточках и терпеливо ждал, как будто у него на этом свете не было других дел.