Книга Несколько мертвецов и молоко для Роберта - Георгий Котлов

Я подумал, что на хрен мне не нужна такая жизнь, где каждый день будет наполнен пустотой, одиночеством и ожиданием. Зная, что она никогда не придет, я все равно буду ждать ее. Даже сумасшедший секс с самой Хизер Козар не сможет отвлечь меня от мысли о ней. Я люблю ее. Она нужна мне, только она одна…

Эля, видимо, поняла, что со мной творится неладное, взяла меня за руку.

— Тебе нехорошо, Роберт?

— Немного голова закружилась. Уже проходит.

— Нужно уходить отсюда. Эта кладбищенская атмосфера действует так угнетающе. Кресты и все эти могилы на меня тоже нагоняют смертную тоску… Да еще похоронная музыка, слышишь?

Я кивнул. Бб-ум! Бб-ах? — раздавалось вдалеке громыхание тарелок, свидетельствующее, что похороны проходят с шиком и вместе с траурной процессией к вырытой могиле бредут унылые музыканты. И от этого громыхания мне сделалось еще тоскливее.

4

Так и не найдя могилу Маши, умершей от белокровия, мы собрались уходить, и вдруг, недалеко от могилы Никула Эркая, наткнулись на могилу Андрея Баулина, моего старинного приятеля, такого редкостного подонка, что о нем стоит рассказать подробно.

Мы дружили лет шесть назад, он был моим ровесником, но выглядел старше — здоровенный бугай с черными пронзительными глазами и неизменной ехидной улыбочкой на лице. И сейчас, с фотографии на дешевом памятнике, он смотрел, ехидно улыбаясь, как и прежде.

Познакомились мы в техникуме на первом курсе, куда я пришел после восьмого класса, и лично я никогда не считал его товарищем и уж тем более другом, но одно время он зачастил ко мне — приходил каждый вечер, вытаскивал меня из дому, и мы шлялись по улицам.

Иногда мы заходили в гости к его подружке, девятнадцатилетней девчушке, хрупкой, маленькой, настоящая Дюймовочка рядом с ним, и она, хотя и была старше своего кавалера почти на четыре года, была с ним очень робка, преданно смотрела большими наивными глазами, а он всегда издевался над ней, обзывал ее при мне и других самыми грязными словами, говорил, когда мы собирались уходить, что сейчас спешит на свидание к другой, и мне всегда было ее очень жаль. Наверное, она любила его, а вот ему было на нее наплевать, и он говорил мне про нее всякие гадости. Правда, ее он неизменно называл малышкой. Представляете? Обнимет ее, скажет ласковым голосом «моя малышка» и тут же, ехидно улыбаясь, добавит: «Да ты — тварь!»

Однажды он притащился ко мне, как обычно, вечером, пьяный, в руках у него была спортивная сумка. Мы вышли в подъезд, и он, раскрыв сумку, вытащил из нее огромный охотничий нож в чехле. Еще в сумке лежала одежда.

«Видишь? — спросил Андрей, вытягивая нож из чехла и показывая мне огромное лезвие. — Завалю эту сучку и уеду из этого проклятого города. Айда со мной…»

Мы пошли к ней, но дома ее не было, и он всю дорогу молчал и не переставал пьяно ухмыляться. Я всегда чувствовал себя рядом с ним неполноценным созданием, а в тот момент и вовсе — так оробел, что слова сказать не мог. В технаре Андрей имел репутацию крутого, в дни стипендии избивал за мастерскими робких деревенских парней и отбирал у них деньги. Его многие побаивались и знали, что в драке он становится настоящим зверем. Поэтому, шагая с ним по вечерним саранским улицам, я неодобрительно посматривал на сумку с ножом и не сомневался, что он сможет ее убить. От таких придурков, как он, всего можно ожидать.

Потом мы отправились к ее бабушке, дверь нам открыла глухая старуха, у которой вместо звонка загоралась в комнате лампочка. Старуха сказала, что ее нет, но Андрей не поверил; отпихнув бабушку в сторону, прошел прямо в ботинках в квартиру и убедился, что глухая старуха не врет.

Тогда Андрей вдруг обрадовался и сказал, что знает, где ее искать. И мы поехали на железнодорожный вокзал, где проверили все окрестные кафешки, а потом нашли ее в сквере напротив вокзала. Она, вся какая-то несчастная, в одиночестве сидела на скамейке, в руках бутылка пива, возле ног — огромная сумка.

«И куда это собралась, моя малышка?»

Она отвернулась и даже не ответила на приветствие. Лицо у нее было в синяках, словно у какой-нибудь алкашки.

«Куда собралась, я спрашиваю?» — повторил Андрей, опускаясь на скамейку рядом с ней, и его тон не предвещал ничего хорошего.

«В Сызрань, к родственникам», — ответила она, непривычно шепелявя, и я увидел, что впереди у нее почти все зубы выбиты. Рот она прикрывала ладошкой, так же, как и я раньше, улыбаясь, прикрывал свои клыки. Мне стало ясно, чьих рук это дело.

«Почему, тварь, мне ничего не сказала? Я же здорово переживаю за свою малышку. Или я должен бегать везде и искать тебя? Ну, скажи мне, тварь!»

Андрей положил свою сумку на колени и открыл ее.

Все, подумал я, сейчас он выхватит свой тесак и перережет ей горло. Как уже говорил, от него этого можно было ожидать. Псих редкостный. Но я не пытался остановить его. Стоял рядом с ним, как истукан, и ждал, когда он перережет ей горло.

Почему-то он не стал этого делать и даже не продемонстрировал ей свой нож. Просто обнял ее и спросил вкрадчивым голосом:

«От меня хотела уехать? Навсегда?»

Она заплакала, кивнула и прижалась лицом к его плечу.

«Идем домой», — сказал он ей, и они отправились домой в обнимочку, в руках у них были сумки, он нес ее огромную с вещами, она несла его спортивную с ножом. Я успел спросить, за что он избил ее, а он ответил, что просто так.

Распрощался я с ними уже ночью, и она всю дорогу смотрела на Андрея влюбленными глазами, а он ехидно улыбался и подмигивал мне, кивая на свою спортивную сумку. На душе у меня было очень мерзко, и в тот день я последний раз видел своего приятеля живым. Через два дня он выкрал из сейфа у отца, тот был охотником, двустволку и сперва застрелил тестя старшего брата, а потом застрелился сам. Всю башку он разнес себе двенадцатым калибром, а я на похороны почему-то не ходил и подружку Андрея с тех пор так и не видел.

Случайно наткнувшись на его могилу, я удивился словам, которые вместе с фотографией украшали дешевый памятник: «Смерть вырывает лучших…» По-моему, что-то из Высоцкого и, хотя о покойниках нельзя говорить плохо, все-таки этих слов он не заслуживал. Для кого он был лучшим? Для своей девчонки, над которой издевался? Или для своих родителей, которым причинил столько горя? Думаю, никто, кроме несчастной подружки, не любил его. Все только ненавидели и побаивались Андрея.

Торжественное громыхание тарелок приближалось.

Эля не понимала, чего ради я, оставив одну могилу, прицепился к другой.

Я подумал, что, может быть, стоит предложить Эле заняться сексом на цветнике перед памятником. Полусгнивший Андрей внимательно слушал бы в своем трухлявом гробу, как Эля волнующе стонет, а потом я выбросил бы свой яд прямо на его фотографию и памятник, и надпись: «Смерть вырывает лучших…» Я не стал этого делать и, не удержавшись от кощунства, просто помочился на жалкую ограду, и моча, стекая по ней, впиталась в землю, а потом мы поехали домой.