Книга Большой беговой день - Анатолий Гладилин

Ну!

По бровке выскочила какая-то серая сволочь!

Восьмой удержал первое место, тринадцатый приехал на третьем, а серая сволочь (второе место) оказалась номером 10.

В паре вывесили: 8-10.

Ста моих франков как не бывало. Сто франков! Это - два мужских свитера. Три кофточки для Райки - если их, конечно, купить в "Тати", но в Москве и они сойдут как дорогой подарок. Однажды в кафе я заплатил 25 и целый день ходил как больной. Сто франков - разом - кобылам под хвост! Опомнись! Нельзя так играть!

А как?

Если бы я поставил на восьмерку как на победителя, я бы получил 15 франков за 10. Если бы играл его в числе первых трех - 12 франков. А вот 10-й потянул на 200 франков! И в паре платят 500!! А ведь просто было угадать: вязать восьмого со всем заездом - 13 ставок, 130 франков ставишь - 500 получаешь. Разве плохо? И что же я на старости лет стал гоняться за фаворитами?

Второй заезд разыгрывался на более короткую дистанцию. Жокеи сидели в седлах. (У нас верховая езда на рысаках почти не практикуется.) Разминались поближе к трибунам. Пятый номер крутился у финишного столба. Несколько раз заезжал весьма резво. Правда, не с кем было сравнивать - остальные, приближаясь к финишному столбу, переходили на шаг. Я развернул газету. По прогнозам специалистов (мать их за ногу!), пятый номер был в шансах. Циферблаты показывали, что ипподром разбил второго и седьмого. Но и стрелка пятого прошла полкруга.

Решено. В заезде двенадцать лошадей. Связываю пять со всеми и добавляю еще два билета ко второму и седьмому. Касса меня облегчила на 150 франков.

Женя по-прежнему исполнял роль утеса из русской народной песни.

- Утопился?

- Угу. А ты?

- Пропускаю.

"На вершине его не растет ничего". Мне показалось, что Эдуард Иванович глянул на меня неодобрительно, как на потенциального расхитителя народного имущества.

И ведь угадал, почти угадал! Если бы пятый номер не запрыгал на последней прямой и не прошел финишный столб галопом...

А пришли седьмой и четырнадцатый. С седьмым я бы отыгрался, а за 5-14 получил бы маленький мильончик...

- Кто победит на парламентских выборах? - спросила кобыла Алиса у жеребца Арчибальда. - Утверждают, что у оппозиции хорошие шансы.

В сущности, Алисе было глубоко плевать на политику, однако она давно косилась на Арчибальда с приязнью, и вот судьба их свела в третьем заезде, нельзя было упустить случай завести знакомство. На конюшне поговаривали, что Арчибальд - горячий сторонник социалистов.

- Положение сложное, - покачал головой Арчибальд, - давай пробежимся до финишного столба, я тебе объясню обстановку.

Резво заехали одиннадцатый и двенадцатый. Причем Алиса (одиннадцатый номер) все время опережала двенадцатого на шею да еще весело крутила хвостиком. Я всадил на Алису 150 франков, опять же связав ее со всеми в паре плюс по дополнительному билету к фаворитам и к Арчибальду. Ни одиннадцатого, ни двенадцатого номеров ипподром не трогал; стрелки на их циферблатах чуть-чуть качнулись, но весь мой прежний опыт мне подсказывал, что так просто у финишного столба не прикидываются. На ипподроме пахло завалом. Алиса должна была принести мне состояние.

- Понимаешь, - продолжал Арчибальд, - настоящие противники социалистов не голлисты, а коммунисты. Опрос общественного мнения дает социалистам преимущество, и в случае победы у них будет парламентское большинство. А если так, то коммунистам придется нюхать хвост Миттерану. Избиратель переметнется к социалистам...

- Может, усилим пейс? - робко предложила Алиса. - Плетемся последними, еще пойдут разговоры...

- Ерунда! - заржал Арчибальд. - Хозяин меня готовит к призу Бретани. Займи я сейчас платное место, пришлось бы давать двадцать пять метров форы. А поедем на приз Бретани - держись плотно за мной. Я тебя выведу в люди! Кстати, тебе нравится мой шаг?

После четвертого заезда (мои лошади притащились, естественно, во втором эшелоне) Женя отвел меня в сторону:

- Сколько продул?

- Пятьсот.

- Твою мать! Ты с ума сошел, Учитель! На сегодня для тебя игра кончена.

- Но ведь нам дали по тысяче!

- На игру - да, но не на проигрыш. Эдуард Иванович мне посоветовал остановить тебя. Он же следит за тобой и понимает, что ты горишь. Если мы продуем все деньги сразу - Борис Борисович отправит нас в Москву. Для посольских мы - дополнительная головная боль. Потеря двух тысяч в первый же день даст им повод отделаться от нас. Такая сумма на кого хочешь произведет впечатление. Если же мы сохраним хотя бы по пятьсот франков и объясним, что сегодня нам не повезло, не наш день, - у нас будет шанс прийти сюда еще раз, в следующее воскресенье. Эдуард Иванович дело говорит, он нам зла не желает.

- А ты почему не выступаешь?

- Я никого не вижу, - и помолчав, Женя с нескрываемой злостью добавил: Четырнадцать - двенадцать лошадей в заезде. На разминке ничего не показывают. Утопить тут можно миллионы.

Азарт игры меня оставлял. На смену пришел ужас от сознания проигранной суммы. В горле пересохло. Я старался не смотреть ни на дорожку, ни на табло выдачи, ни на гадов-французов, которые неторопливо, с удовольствием просаживали свою, никому не подотчетную валюту, так необходимую для страны победившего социализма.

Потом я предложил Эдуарду Ивановичу выпить пива. Мы спустились в буфет, и я заплатил, причем подчеркнув, что это из моих личных денег.

Страсти кипели вокруг нас, тысячи ног топали по лестницам и коридорам, змеились хвостами очередей у касс, взрывались густым ревом на трибунах. Мы пили пиво. И пятый заезд наблюдали в зале, по телевизору.

Эдуард Иванович уже не смотрел на меня как на классового врага. Может, ему понравилось, что я нашел в себе силы резко прекратить игру или что я расщедрился на пиво. (Разумеется, мы заказали еще по бутылке.) Он стал более откровенен и осторожно, полунамеками, обрисовал мне ту, другую картину - схему игры, которая шла вокруг нас с Женей.

Посольство было категорически против всей этой затеи. Настаивали Органы из Москвы. Однако местные, то есть посольские кагэбэшники, тоже не были в восторге. Тем более что содержало нас в Париже Посольство. Выписали нам по тысяче франков из посольских представительских сумм. Таким образом, мы были лишней статьей расхода. Деньги из Москвы для нас еще не поступали. Если мы все профукаем, Посольство умоет руки и быстренько закроет нам командировку. В наших интересах подольше держаться, то есть практически не играть на ипподроме. Чтобы не играть (то есть присутствовать, но не играть), можно найти десятки причин. Пока эти две тысячи окончательно не растаяли - нас вынуждены будут терпеть.

Какую же подлянку кинул нам интеллигентнейший Борис Борисович, выписав всю сумму сразу!

- Парни вы хорошие, - заключил Эдуард Иванович, допивая пиво. - Да и мне с вами приятно... Ведь воскресенье на ипподроме для меня засчитывается как рабочий день. Потом получу отгул. А на ипподроме мне не то что в "палатке" благодать! Дыши свежим воздухом, пей пиво, вот только из-за вас расстраиваюсь. Скажи Жене, чтоб не ставил ни сантима.