Книга Все продается и покупается - Марина Серова

Я отошла, чтобы не поддаться порыву, не шарахнуть наполовину пустой посудой по его макушке.

– Так вы, твари, псов человечиной кормите?

Эти слова я выдавила из себя, как тугой комок, и сразу стало легче дышать. Ярость, переполнявшая меня, пошла на убыль, и в глазах посветлело.

– Нет! Нет! – заторопился он. – Они привозят нам трупы!

– Кто? Трегубов?

– Нет, – он скривился, как от подступивших рыданий, – Стихарь.

Я подняла стул и поставила его на середину комнаты, села напротив топчана. Мохнорылый, обняв себя за тщедушные плечи, весь колотился в мелкой, нервной трясучке.

– Трегубов скоро приехать должен, – сообщил он как себе во спасение прыгающими губами.

Это меня еще более успокоило. И мобилизовало. Ох, непросто все на белом свете! Непросто!..

– Ты помнишь, кто я?

– Да, – кивнул он, – следователь. Знаете, мы ни в чем не виноваты. Мы только выполняли распоряжения. Ну, должны же вы понять, в наше время так непросто найти хорошую работу. А если еще и с документами проблемы...

Он привстал, загоревшись желанием объяснить мне все до последней мелочи тут же.

– Сиде-еть! – прорычала я, тоже привставая.

– Конечно, конечно! – пролепетал он и сгорбатился, с опаской посматривая на бутылку в моих побелевших от напряжения пальцах.

«Нет, это не дело! – осудила я свое поведение. – Если так будет продолжаться, то я убью его за первое же неосторожное слово. Надо брать себя в руки».

Неожиданно для него, а для себя еще более, я поднесла стеклянное горлышко ко рту и сделала большой глоток жидкости без запаха и вкуса. Только слезы, выступившие на глазах, свидетельствовали, что пью я не воду. Глотнув еще, стерла со стекла губную помаду, перевела дух и поставила водку на пол, перед собой, на расстоянии вытянутой руки. Медленно достала сигареты, закурила и сразу почувствовала себя лучше.

– Пей! – разрешила Сергею Ивановичу, показав на бутылку носком сапога.

– Спасибо!

Он сполз с топчана, с опаской поглядывая на меня, взял водку и вернулся на место. После принятой порции полегчало и ему.

– А сигареточку? – осторожно попросил с заискивающей улыбкой.

Я щелчком бросила ему под ноги окурок.

– Выкладывай дальше! – мой голос остановил его руку, потянувшуюся было вниз. – Что произошло здесь с Илларионом Борисовым?

Он непонимающе воззрился на меня.

– С вашим соседом, хозяином тепличного хозяйства?

Брови мохнорылого сдвинулись от напряжения, с каким он пытался вникнуть в смысл моих слов.

– Ну? В субботу вечером! – крикнула я, подаваясь вперед.

– Можно? – он пальцем показал на бутылку.

– Говори! – потребовала я, чувствуя, что еще немного – и сорвусь, искалечу его к черту! Ненадолго же хватило моей выдержки.

– С Борисовым мы совсем ни при чем. С ним как получилось? С ним случайно все вышло, – зачастил он, и я поняла, что вот она, правда, и сейчас я ее узнаю. – Илларион появился здесь поздно. Весь в снегу, замерзший. Пешком добирался. И нетрезвый. Да что там, пьяный был крепко. И с собой принес, здесь выпил. Можно, а? – Он опять бутылкой встряхнул, но я не позволила, приказала продолжать. – Илларион сказал, что шел со стороны поселка, по полевой дороге, вот тут, вы знаете, ну и завернул на огонек, чтобы согреться. Он полбутылки мне оставил и вышел. И, как ты сегодня, перепутал двери. Я же говорю, нетрезвый был. Попал в тот двор, к собакам. А когда я подоспел, уже поздно было. Вы знаете, к собакам в такой момент подходить нельзя – разорвут.

Сергей Иванович без спросу забулькал из горлышка, шумно выдохнул и вытер ладонью рот. Я смотрела на него не мигая.

– Дальше!

– Все! – развел он руками. – Погиб Борисов ни за понюшку табаку. И что, скажите на милость, я мог поделать? Стукнуть в вашу контору на свою голову? Так Иллариона этим не воскресить. Его по частям собирать пришлось после собак. Да вы сами видели.

Сергей Иванович махнул рукой в сторону двери.

– Так там, в мешке?.. – вырвалось у меня.

– Все, что от него осталось, – подтвердил он, покивав горестно. – Не сомневайтесь!

Вот и все. Закончились поиски Борисова Ларика, упокой господь его душу. И испуг мохнорылого в нашу с ним первую встречу, и загадочный смысл фразы в записке Трегубова получили свое объяснение. Илларион мертв. Ольга вдова, дело я закончила, деньги отработала сполна, а лавры без колебаний оставлю милиции. Конечно, будет еще экспертиза, идентификация останков, заключение. А Генералу придется потратиться, чтобы спустить дело на тормозах. Если мафия не вставит в его колеса хорошие палки, чего я им от души желаю.

Сергей Иванович одним махом допил остатки, бережно положил бутылку на топчан и попросил неожиданно сиплым голосом:

– Сигаретку!

– Сейчас.

Я резко подалась вперед, дернула его на себя, нагнула и тем же приемом, расчетливым ударом в основание черепа угомонила на время, надеюсь, вполне достаточное для беглого осмотра местных достопримечательностей. Нельзя же уходить, не удовлетворив любопытства!

Плясать когда-то начинали от печки. Оставшись, так сказать, в одиночестве, действовать я принялась со звонка в милицию. Там долго не хотели понимать, какая псарня, где и зачем надо нестись сюда сломя голову. И даже объяснения на чисто русском языке, со всеми его выразительными особенностями о том, что в минувшую субботу здесь произошло убийство и останки пропавшего без вести Иллариона Борисова до сих пор находятся здесь, правда, в разобранном виде, не смогли поколебать спокойствия охранников правопорядка. В ответ меня заверили, что вышлют группу, как только появится возможность. А пока-де свободных машин нет, все в разгоне. Ну и на том спасибо.

Перешагнув через толстого и вновь оказавшись в гараже, я покосилась на мешок, прошла до входа во внутренний двор, места каннибальских пиршеств «друзей человека», и, осторожно приоткрыв дверь, выглянула наружу. Дворик был пуст, чист и темен, если не считать за освещение луну, висевшую прямо над ним в морозной, звездной вышине. Прикрыв дверь, я совершила небольшую экскурсию по помещению, закончившуюся у лестницы, ведущей вниз, в подвал, под землю. Она была мне нужна и интересна.

Узкий коридор с несколькими крепкими дверями, запертыми на большие, висячие замки, заканчивался низкой металлической створкой с закругленными углами и никелированным колесом – штурвалом в средней ее части. Повернуть его я смогла, лишь как следует напрягшись. Он поддался с громким скрежетом. Створка приоткрылась, и откуда-то из-за стены глухо раздался дружный многоголосый лай потревоженных псов. Так и пахнуло морозом из темной, разверзшейся передо мной щели.

Перешагнув порог, я, посветив зажигалкой, нашла выключатель, повернула его и осмотрелась. Все здесь было покрыто слоем искрящегося инея. Стены, потолок, говяжьи туши, подвешенные к нему на крюках из толстой проволоки, и жестоко истерзанное человеческое тело, валявшееся на полу лицом кверху. Хотя какое там лицо... Не было лица, так, какие-то черные ошметки. Еще один. Который по счету?