Книга Время спать - Дэвид Бэддиэл

— А еще дело в том, — говорит мистер Хиллман, наклоняясь вперед (наши носы практически соприкасаются), — что вы, мистер Джейкоби, не сможете, изображая из себя душевнобольного, помешать мне принять меры, применяемые против тех наших клиентов, которые долгое время не могут трудоустроиться.

Он откидывается на спинку стула и протягивает мне зеленый лист формата А4.

— Либо вы беретесь за одну из этих работ или сами находите работу в течение месяца, либо я буду ходатайствовать о лишении вас пособия. Всего доброго.

Черт. Снова раскусили. Жаль, служба занятости не занимается ремонтом «доломитов». Пожалуй, придется написать пару статей.

13

Сейчас три часа ночи. Да, я знаю, что вас это уже не удивляет. Но я не лежу в своей синей спальне на кровати, глядя в потолок. Я не сижу в гостиной, глядя в телевизор. Я сижу в травматологическом пункте Королевской больницы, глядя на изможденную медсестру, которая в четвертый раз объясняет нам, что надо успокоиться и что врачи выйдут, как только смогут.

Этим вечером я встретился с Диной в первый раз после первого секса. И опять она оказалась в моей квартире — возможно, потому что мы оба понимали, какой свет на наши и без того неоднозначные отношения будет бросать присутствие Бена и Элис. Дина захотела в паб.

— Куда? — не понял я.

— Ну, в паб. Просто в местный паб.

Передо мной опять замаячил вариант со смокингом. Прости, дорогая, но я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь.

— У меня тут нет местного паба. Я вообще в пабы не хожу.

— Вообще в пабы не ходишь?

— Я еврей.

— Хватит твердить эту все объясняющую фразу.

— Но это действительно все объясняет.

Я втайне порадовался этому небольшому спору — когда она пришла, в воздухе повисло ощущение неловкости: Дина отводила глаза, я сомневался, могу ли ее поцеловать. И в любой момент ждал, что она скажет что-нибудь из серии «знаешь, это было ошибкой». Но вдруг спор связал нас; и абстрактный паб оказался тем, чем никогда не был настоящий паб: глотком свежего воздуха.

— К тому же во всех бедах этой страны виноваты пабы.

— Интересное наблюдение.

— У этой страны три беды, — начал я, устраиваясь поудобнее в русле этой темы, которая, если в нее углубиться, минут на пятнадцать отсрочит момент, когда нам снова нечего будет сказать. — Это насилие, отвратительная еда и то, что все закрывается в половину двенадцатого. Все это свойства культуры, насаждаемой пабами.

Дину это не впечатлило. В своем полосатом черно-белом платье она была похожа на зебру — ее просто так не заарканишь.

— Может, хватит? Тоже мне, проповедник нашелся.

— Но там все так безрадостно! И пиво я не люблю.

— Да будь ты мужчиной!

— Я думал, что ты фе… а, не важно.

— Ладно, мы можем сходить в клуб.

— Замечательная мысль! Сходить в очень темный паб, где играет чудовищная музыка.

— Мне нравится такая музыка.

— Дина, я тебя умоляю. С таким же успехом ты можешь потанцевать под вой автомобильной сигнализации.

Она глубоко вздохнула. Тут я понял, что наши милые разногласия в итоге оказались просто разногласиями, к тому же весьма неприятными.

— Габриель, — спросила она, — как ты думаешь, нам вообще стоит встречаться? Учитывая, что у нас нет ничего общего. Если, конечно, не считать того, что мы родственники.

Надежный грунт оказался подмочен дождем. Так всегда и случается, когда слишком настаиваешь на своей дурацкой точке зрения. Но подача была настолько точной, что можно подумать, будто ее сделал Пит Сампрас.

— Ладно, идем в паб, — сказал я, надевая куртку.

На лице Дины теперь было написано, что она не очень-то хочет куда-то идти. Но мы все же пошли. Выходя из дома, я на мгновение остановился, не зная, куда направиться. В Килберне тысяча пабов — их плотность на квадратный метр здесь выше, чем в любой другой точке земного шара, — но я вдруг понял, что понятия не имею, в какой из них заглянуть; и, что еще хуже, не знал, в каком будет безопаснее. «Бидди Маллиган», «Черный лев», «Сэр Колин Кэмпбелл», «Мак-Гавернс», «Коул-Питц» — все эти заведения что-то объединяет, но явно не оранжевый интерьер. И вдруг я услышал какое-то хныканье.

— Что это было? — спросил я.

— Ты о чем? — не поняла Дина.

Снова этот звук — тихий, приглушенный плач. Он, похожий на песнопения шотландских горцев, только в неважном исполнении, становился то громче, то тише.

— Может, это Иезавель? — предположила Дина.

Сказав «Иезавель», а не «твоя кошка», она тут же подняла мне настроение — мне понравилось, что Дина все глубже втягивается в мою жизнь.

— Нет, слишком жалостливо.

Я огляделся. На Стритли-роуд падал неровный свет четырех уличных фонарей. Никого. Только дети через дорогу играли в саду (наверное, их родители не могут себе позволить купить игровую приставку). Еще был слышен шум Хай-роуд. Вспомнив, что сегодня вечер пятницы, я отметил про себя, что надо попытаться уйти из паба до того, как Хай-роуд выйдет из-под контроля. Года три назад, в какую-то пятницу, я в первый раз возвращался домой ночью на автобусе. Я ехал по Хай-роуд и думал, что началась революция и завтра об этом будут рассказывать в новостях: пошатывающиеся люди, переходящие дорогу, не обращая внимания на машины; несущиеся по тротуарам и кого-то преследующие полицейские автомобили; темные фигуры, исступленно занимающиеся любовью в подворотнях у ночных клубов. Я тогда вышел из автобуса и пошел до дома пешком мимо горящих мусорных баков, в любой момент ожидая появления Бэтмена. Но со временем мне стало ясно, что такое в Килберне происходит каждую пятницу и субботу. Так что лучше уйти пораньше, пока все это безобразие не выплеснулось из пабов на улицы.

— Габриель, — вернула меня на землю Дина. — По-моему, в твоем мусорном бачке кто-то есть.

Я взглянул на черный мусорный бачок, стоящий у стены, отгораживающей наш участок от соседского. Стало страшно. Я такое уже испытывал, когда смотрел фильмы ужасов — напряжение в ожидании монстра, явно затаившегося в засаде, — и знаю, как с этим справиться. Но если бы я и сейчас закрыл лицо руками, то мне было бы сложно поднять крышку бачка.

— Да ладно, неважно, — собрался я уйти.

— Габриель! — дернула она меня за рукав. — Что ты как ребенок? Посмотри, что там.

Последнюю фразу она почему-то произнесла чуть ли не шепотом.

— Но я боюсь, — признался я.

Я вообще не гожусь для таких подвигов.

— Не говори глупостей.

Дина подошла к мусорному бачку. Она на мгновение замешкалась, потом собрала в кулак все свое мужество — мужество человека, который прошел через смерть любимого человека от рук нью-йоркской полиции после устроенной им бойни на пейнтбольной площадке, в результате которой погибло четыре человека, — и подняла крышку. Я стоял в двух метрах от бачка. Хныканье звучало все громче и не прерывалось, будто сидевшее там существо не заметило, что крышку подняли. Дина заглянула внутрь и тут же отпрянула.