Книга Иностранные связи - Элисон Лури

На Винни вдруг находит что-то непонятное: хочется обнять и утешить этого большого, глупого, невежественного человека. Винни злится сначала на себя, потом на Чака.

— Ну что вы. Полно преувеличивать, — одергивает она его, а заодно и себя.

— Нет, я и вправду так думал, ей-богу. Только после того, как поговорил с вами тогда, в кафе, а особенно когда отыскал Саут-Ли, мне полегчало. Ладно, думаю, я им покажу! Вернусь домой — а у меня куча английской знати в родне, собственный замок. Может быть, привезу набор тарелок, что здесь продают, с золотыми ободками, а посредине герб. «Вот видишь, — скажу Мирне, — не такой я никчемный лодырь, как ты думала. Давай-ка, милая, расскажем твоей мамаше и гордячке сестрице про моих предков!» И дети пусть тоже порадуются. Наконец-то смогу хоть что-то им дать. Оправдаться перед ними, что ли. Сегодня после обеда отправил Мирне из Саут-Ли открытку: «Иду по следу лорда Чарльза Мампсона Первого. Похоже, дед был прав». И что теперь будет, когда она узнает правду? Засмеет вконец. Мирна любит пошутить, а надо мной и подавно.

— Даже так! — говорит Винни. Жена Чака нравится ей все меньше и меньше.

— Это в ней по наследству. Ее дядя Мервин, тот и мертвого рассмешит. Ему подавай только мальчика для битья.

— Правда? — Давненько Винни не слышала этого слова. Она мысленно видит Чака мальчиком для битья, жалким шутом, которого заставляют вновь и вновь проделывать одни и те же трюки на потеху родственникам жены. — Раз такое дело — не надо им ничего говорить.

— Угу. — Чак придвигается ближе. — Так-таки и ничего? А как же чертова открытка?

— Скажите им, что вы ошиблись, пошли по ложному следу. Ради бога, Чак, не будьте таким размазней!

— Да, мне и жена вечно твердит то же самое. — Чак откидывается на подушки, прижимая к себе Фидо.

— Значит, будьте размазней! — выходит из себя Винни. — Лягте на асфальт, и пусть вас задавит автобус, если вам так хочется. Только перестаньте себя жалеть!

Лицо Чака с тяжелым, квадратным подбородком вытягивается, он тупо смотрит на Винни.

— Бога ради, я серьезно! — Винни задыхается от ярости. — Вы белый американец, вы здоровы, обязанностей у вас никаких, а денег и свободного времени хоть отбавляй. Многие все бы отдали, только бы оказаться на вашем месте. Но вы по глупости даже не знаете, как интересно можно жить в Лондоне.

— Неужели? И как же, по-вашему? — Голос у Чака обиженный, недовольный, но Винни разошлась не на шутку.

— Живете в дрянной гостинице для туристов, едите всякую гадость, смотрите псевдоамериканские мюзиклы, когда вокруг полно хороших ресторанов, а в «Ковент-Гарден» можно ходить хоть каждый вечер.

Чак молча смотрит на Винни.

— Это, конечно, не мое дело, — добавляет Винни уже тише, удивляясь собственной вспышке. — Простите, что накричала на вас, но уже ночь на дворе, а завтра с утра мне ехать в Кенсингтон, в школу.

— Ясно. Ничего страшного. — Чак смотрит на часы, медленно поднимается; говорит он обиженно, сухо, сердито. — Ладно, профессор, я пошел. Спасибо за виски.

— Не за что. — Винни не может заставить себя извиниться перед Чаком Мампсоном. Провожает его до дверей, моет за ним бокал, а за собой чашку, ставит их в сушилку, снова надевает фланелевую ночную рубашку и ложится в постель, с досадой думая, что уже десять минут первого.

Однако заснуть не получается — в голове вертятся надоедливые мысли. Винни злится на себя, что не сдержалась, высказала Чаку все, что о нем думает. Толку-то от этого никакого. Вот уже много лет она ни на кого так не кричала; обычно она ведет себя по-другому: сжатые губы, ледяное молчание.

Злится Винни и на Чака. За то, что разбудил ее, не дал выспаться, в Уилтшире ничего интересного не нашел, и за то, что он такой толстый, несчастный, никчемный! Чак и его рассказ напомнили ей все, что она так не любит не только в Америке, но и в Англии: гостиницы и магазины для туристов, безвкусицу и дешевку, сделанную туристам на потребу, и то, что многие англичане испорчены американской массовой культурой почти как грубые, невежественные американцы («Как хочу я птичкой стать и над пляжами летать…»).

За что меня преследует заокеанская пошлость? Это нечестно, думает Винни, беспокойно ворочаясь с боку на бок. И на этой жалобной ноте начинает искать Фидо. Но ее воображение, всегда такое живое и яркое, на этот раз не рисует его. Винни видит другую картину: следом за Чаком Мампсоном, по освещенной желтыми фонарями Риджентс-парк-роуд, плетется в тумане грязно-белый пес и, тяжело дыша, останавливается с ним рядом, когда Чаку не удается поймать такси.

Винни потрясена предательством Фидо. Почти двадцать лет своей воображаемой жизни он интересовался лишь ею одной; казалось, для него никого больше не существует, кроме хозяйки. Почему же теперь она так живо представляет, как Фидо бежит следом за Чаком Мампсоном через весь город, как он дарит Чаку слюнявые собачьи ласки? Неужели ей и вправду жаль Чака? Жаль даже больше, чем саму себя? Может быть, они похожи? В конце концов, Чак мечтает стать английским лордом, а Винни — конечно, не в прямом смысле, а на более тонком, сверхъестественном уровне — английской леди. Может быть, кому-то ее притязания кажутся столь же смешными и нелепыми?

Почти так же больно сознавать, что именно она укрепила веру Чака в эту небылицу, а значит, в его разочаровании есть и ее вина. Как будто я ему обещала, что он окажется отпрыском знатного рода! Винни снова начинает злиться.

В конце концов, что в этом невероятного? Среди английских аристократов тоже полно никчемных людишек. За примерами далеко ходить не надо — взять хотя бы ту же Пози Биллингс, которую у Винни язык не повернется назвать настоящей леди. Розмари Рэдли, напротив, при всех своих недостатках, этого звания вполне достойна. Розмари никогда бы не вспылила, как Винни сегодня, ни за что бы не выставила Чака Мампсона глупцом, не испортила бы ему окончательно и без того плохое настроение. Видела бы все это Розмари — отвернулась бы, как и от всякой жестокости, от любой ссоры.

А что же сам Чак? Неважно, что для него такое настоящая леди. Пусть даже представление у него самое расхожее, обывательское, но Винни он настоящей леди теперь не назовет. Будет считать ее несдержанной и бесчувственной — ни воспитания в ней, ни душевной теплоты.

Теперь-то уже все равно, думает Винни, в очередной раз переворачивая подушку. Скорее всего, Чака Мампсона я никогда больше не увижу. Я его обидела до глубины души, и он сейчас пойдет и покончит с собой — или отправится домой, в Оклахому, а в душе останутся неприятные воспоминания и об Англии, и о профессоре Майнер.

На экране электронного будильника светятся ядовито-зеленые цифры: 12.39. Винни со вздохом поворачивается на другой бок. Ночная рубашка у нее сбилась в тугой, сморщенный ком, совсем как ее мысли. Винни пытается лечь поудобнее и начинает медленно, размеренно дышать, чтобы прийти в себя. Раз-два, три-четыре, вдох-выдох, вдох…

Звонит телефон. Винни вздрагивает, поднимает голову, ползет на четвереньках по кровати, ища в темноте трубку, — телефон стоит на ковре, хозяин квартиры так и не удосужился поставить ночной столик. Где же эта чертова трубка?