Книга Вожделение бездны - Елена Черникова

Как по волшебству, в трёх шагах обнаружилась вполне приличная кафешка, в которой

уже гудели. В атмосфере и обстановке было всё необходимое для праздника. Дед сам указал подлетевшей девице, что делать, и пока недопроснувшийся Кутузов озирался среди новизны, пиджаков, рассыпанной по столам соли, плотного дыма, полупустых бутылок и смеха, дед и девица сплочённо режиссировали поляну.

- За Родину! - сказал ветеран, поднимая стопку, и чуть погромче: - За Сталина!

Кутузов никогда не пил водки. Поэтому, и не только поэтому, Кутузов никогда не пил за Сталина. Но в мизансцене, втянувшей и принявшей профессора, не было ни одного квадратного миллиметра площади, куда можно было бы поставить свой отказ выпить. Он взял стопку, посмотрел на ветерана, солнечно улыбавшегося миру, городу и Кутузову, - и махнул не глядя.

Сложите вышеописанный день с одной, но первой в жизни пятидесятилетнего человека, рюмкой водки. Да, обжигающе тепло, и непонятно, как её пьют беспартийные, - он откуда-то знал эту присказку, и она прозвучала в самом сердце.

Кутузов увидел на столе закуски, то есть именно сейчас он их увидел, а стояли они там ещё до дебюта. Нечеловеческий голод после рюмки немного притих, но оставался человеческий. Профессор осторожно тюкнул в селёдку самые кончики

вилочных острий, но понятливый ветеран, приподнявшись, быстро и красиво наполнил тарелку недотёпы всем понемногу и на своём примере показал.

Кутузов не знал, что даже первые сто граммов действуют лишь через час, и когда

закуска затёрла, приглушила сивушные фракции, высказал удивление - чтой-то водка

некрепкая какая-то? Очевидно, профессор ожидал быстрых тектонических сдвигов, но всё не так в этом мире, как мы думаем, эх, братец Кант Иммануил, драть тебя некому…

- Знаете, - наконец открыл опустевший рот Кутузов, - что агностицизм - это философское учение, отрицающее возможность… ой… достижения человеком достоверного познания объективного мира, знаете?

- Закуси ещё, - согласился дед. - Мы этих немцев знаешь как тогда учили, в мае, уже и ярость устала, а всё поднимается что-то с самого дна, и всё больше… и объективно.

- Вы думаете, Кант ошибался? Мир познаваем? - искренне заинтересовался профессор.

- Ещё как познаваем, - утвердительно кивнул дед. - Накатим? По второй?

- Давайте.

- Да что ты как неродной? Давай!

- Давайте.

- Ну ладно, давайте… - улыбнулся дед и накатил по второй.

Как всем известно, вторая рюмка водки высекает абсолютно иные чувства. Они разительно не похожи на чувства, рождаемые, вздымаемые первой рюмкой водки. Вторая поднимает ввысь, и даже непьющий профессор начинает сомневаться, правильно ли жил доселе.

Бездна, куда и профессора бросает вторая рюмка водки, есть блазнящая, прелестная, коловоротная и ослепительная бездна, токмо пребывает она в вышине, а не в подвалах, под образующими литосферу плитами, на пути к не виданной человеками магме, про которую все слышали. Говорят, есть уверенная в магме секта, а ещё есть гриб, израстающий из-под плит, и - тьфу, совсем вы меня запутали!

Кутузов не подозревал, что пить водку так весело и приятно. Влюблённо

разглядывая медали, он всё-таки спросил у ветерана, так, спокойно, между прочим, верит ли воин победоносной армии в Бога или в какую-нибудь ещё инстанцию, которая выше человека. Честно сказать, лично ему в этот сладостный миг ветеранова вера была без разницы.

Но у нас не забалуешь! Ветераны - ребята конкретные. Задача поставлена -

выполняй. Положив нож на вилку, боец прищурился и объявил, что Бог есть и в этом не может быть никаких сомнений.

- Но мир-то познаваем? Ты же сам только что Канта застыдил! - напомнил ветерану

Кутузов, неожиданно переходя на ты. - А если познаваем, то как ты познаешь того, кого не видно ниоткуда?

Профессор, конечно, не ведал, что подобные вихри, враждебные логике, веют исключительно в специально отведённых местах, на кафедрах и в диссертациях, а в мире живых людей вопросы познания решаются быстрее, проще и радикальнее.

Дедок, тоже не промах, мигом сообразил, что у сынка с головой проблема, и не

стал приводить свидетельств явления Девы на поле брани. Это популярное в окопных мемуарах явление он давно простил своим товарищам, как живым, так и павшим. Он поступил иначе:

- А вот скажи мне, зачем Геккель наврал Дарвину, якобы у человеческого эмбриона сначала жабры, хвост, а потом он за девять месяцев всё-таки очеловечивается и рождается уже с лёгкими, без хвоста и даже улыбаться может?

- Как это Геккель наврал? - потрясённо переспросил Кутузов, никогда ранее не

сомневавшийся, что плакат в школьном кабинете биологии утверждён министерством в качестве безусловно честного и научно обоснованного пособия для наглядности эволюции.

- Вот именно. Геккель - господин соврамши. Его потом учёное сообщество исключило из себя, но Дарвин уже к тому времени помер. А прохвост знаешь как сказал коллегам-академикам, когда его пристыдили: что ж ты, собака такая, всю эволюцию

псу под хвост пустил своими подтасовками… Он сказал: вы, братки, не без греха,

вам тоже славы хочется, посему все врёте, когда надо, а эволюция всё равно была, даже если это нельзя доказать!

- Налей ещё, - сурово сказал Кутузов, неприятно трезвея. - В стакан.

Ветеран притих, однако налил, но попросил Кутузова закусить покрепче и сам подложил ему оливье, колбасы, котлету и почему-то бублик.

Профессор влёгкую залил в желудок полный стакан водки, показавшейся невкусной водой, дожал её котлетой, повертел бублик и вдруг опустил голову.

- И что теперь будет? - спросил он тоскливо у ветерана.

- Да что было, то и будет, Екклесиастик ты мой! Ты где живёшь?

- У девушки, зовут Аня, скоро меня заберёт…

- А! Прима-а-ак! Понимаю, сынок, трудно тебе. Поневоле Бога помянешь…

- Да не примак я… - отмахнулся Кутузов. - У неё папа-мама за границей, командировка… у меня жена умерла, - бессвязно мотивировал Кутузов.

- А не примак - значит, кобель! Так я понимаю? - расхохотался дед и подмигнул. За соседними столиками все тоже подмигивали уже, раскрасневшись и закусив.

- Скажите, - очнулся Кутузов, инстинктивно стараясь держать язык по курсу, но тот валился вбок, увеличиваясь в размерах. - А вы откуда всё знаете?

- А оттуда, - пояснил ветеран, ища глазами, куда бы положить сотрапезника, пока не поздно. - Где твоя Аня?

- На улице. Работает…

Поняв Кутузова по-своему, ветеран попросил парней соседнего столика подержать его друга прямо, а сам побежал на улицу за Аней, которая там работает. Вдоль