Книга Что рассказал мне Казанова - Сьюзен Сван

Внизу, на берегу, молодые женщины шли по песку с корзинами белья, их длинные платья и вышитые платки развевались в струях полуденного бриза. В Квинси мне так хотелось создать свою собственную семью, но претендентов на мои руку и сердце, кроме Френсиса, не находилось. Теперь, сидя на берегу рядом с синьором Казановой, я вдруг порадовалась тому, что не стираю одежду, как эти гречанки, чьи предки занимались тем же самым на протяжении тысячелетий, и ведь никому, даже античным путешественникам, вроде Павсания, в голову не пришло описать их труд.

– Наверное, я была бы несчастна, занимаясь только домом в Массачусетсе.

– Да? А как же любовь? Разве она бы не сделала вас счастливой?

– Любовь ведет к домашнему рабству, а иногда и к смерти. Моя мать умерла, дав жизнь мне.

– Милая моя девочка, вовсе не обязательно, что нечто подобное произойдет и с вами! Если вы, конечно, будете практиковаться в уроках, преподанных мною, – добавил он.

– Что вы имеете в виду?

– Увидите. Перед вами простирается целый мир удовольствия.

Я покачала головой, но Казанова все-таки сумел пробудить мое любопытство.

– Клянусь вам, что мой метод удовольствия непогрешим. Сила его заключается в следующем: признайте красоту противоположного пола, и он признает вашу.

– Неужели все так просто?

– Да, как и все великие истины. – Казанова сделал паузу. – Если вы будете наслаждаться чарами мужчин, то и они, в свою очередь, будут наслаждаться вашими. Но для начала вы должны принять свою собственную красоту.

Вино стало казаться уже не таким горьким, и я почувствовала, что слова моего спутника затрагивают во мне какие-то струны. Но он все же не понимал, какое бремя налагает на меня Мой Бедный Друг.

– Боюсь, что женщине вроде меня невозможно быть по отношению к себе столь щедрой.

– Со временем вы научитесь. Женщины могут наслаждаться своим телом. В этом они подобны мужчинам.

– Что-то мне не верится в существование таких женщин.

– Я встречал их. – Казанова, погруженный в воспоминания, тоскливым взглядом посмотрел на облако, проплывавшее над нашими головами, а затем рассмеялся. – Но вы устали после путешествия. Это может и обождать. Вы хотите выведать все мои секреты!

– Скажите, а как же вы сами? – настаивала я, не в силах остановиться. – Наслаждаетесь ли вы своим телом так же, как и телом любовницы?

Он посмотрел на меня сквозь полуприкрытые веки.

– Я уже не молод. Это совершенно другой случай.

– Но если то, что вы говорите, – правда и вы просите меня поверить в себя, тогда это распространяется и на тех, кто уже перешагнул рубеж молодости?

Казанова не ответил. И тут я впервые подумала: уж не сомневается ли он в необходимости свидания со своей возлюбленной Эме? Но когда я повторила свой вопрос, то услышала лишь негромкое посапывание. Вот так всегда с Джакомо Казановой. Когда я начинаю считать его старым, то он, наоборот, выглядит живым; а когда же он, напротив, кажется мне удивительно молодым для своего возраста, Казанова вдруг по-стариковски засыпает на песке рядом со мной и дремлет себе в счастливом неведении о муравье, карабкающемся по пряжке его ботинка».

Стены парома мелко затряслись, когда ритм двигателей изменился, и судно замедлило ход. Венера в своей корзине завыла, как будто ее душили. Люси дала коту кусок тунца, оставшийся от сэндвича, и попросила официантку присмотреть за ним. Затем она поспешила на палубу – ей предстояло в первый раз увидеть Грецию.

Освещение тут было совсем иным. В Венеции весеннее солнце светило приглушенно-серым и теплым светом, не похожим на апрельское солнце североамериканских городов. Греческое же солнце испускало жесткий и ослепительно жаркий свет. Оно воспламенило каштановые волосы Люси и ярко окрашенный шелк пиджака, свисающего подобно накидке с ее плеча. Девушка стояла вместе с толпой пассажиров на верхней палубе, наблюдая, как паром заходит в пролив.

Гавань примостилась в чаше из известняковых утесов, вздымающихся из моря к высоким темно-зеленым холмам. Это была до того дикая и первозданная картина, что на секунду Люси даже показалось, что она, как и Желанная Адамс, вплывает в новую жизнь. Меньше суток тому назад ее обдувал весенний ветер Италии, а сейчас она оказалась на солнечном пороге земли, столь любимой ее матерью.

На противоположной стороне палубы девушка заметила моряка в белой форме, возможно, капитана парома, нарочито усевшегося на перила, указывая на береговые знаки четырем скандинавским девочкам, на чьих встрепанных головках красовались одинаковые кепки. Она была рада, что они не сходят в Игуменице; их должны были на лодках доставить в Патры, откуда автобусом они доберутся до Афин. Предстоит еще несколько часов пути. У нее будет время продолжить чтение истории о Желанной Адамс и Казанове.

Люси поймала на себе взгляд ресторанного певца, стоявшего неподалеку. Встревоженная, она отвернулась, притворившись, что погружена в созерцание потока уходящих машин. Когда она оглянулась, мужчина уже исчез.

Люси вытащила из кармана венецианскую бумагу для записей и перечитала свое желание: «Я хочу встретить кого-нибудь, кто может показать мне, что любовь не означает разочарование». Затем она разорвала бумажку на маленькие клочки и развеяла их по ветру, наблюдая, как потоки воздуха разметали белые обрывки во все стороны.

«29 июня 1797 года

Хочу написать еще про наше прибытие в Афины.

Таможенный чиновник отдал нам документы, и мы отправились в Афины, когда день уже близился к закату. Синьор Папаутсис нанял большой экипаж с дружелюбным греком-возницей. Его лицо расцвело улыбкой, когда он взглянул на меня. Я проигнорировала эти признаки внимания и помогла синьору Дженнаро с багажом, к его удивлению. Он боялся, что долгое путешествие навредит его инструментам. В конце концов мы погрузились в экипаж и отправились в путь. Синьоры Дженнаро и Папаутсис сидели впереди с возницей, державшим в руке мушкет. Сзади ехали мы с синьором Казановои, подпрыгивая на кочках и изо всех сил пытаясь удержать на месте Финетт, Когда мы проезжали. мимо пастухов, пасущих овец, собака радостно лаяла, нюхая воздух.

Солнце садилось на равнину Аттики, озаряя ветки тополей и кустарников по обеим сторонам узкой дороги бледным золотом. Свет падал на рощи оливковых деревьев и поля, с которых уже убрали урожай, окрашивая увядшие колосья пшеницы тем же медовым оттенком, что я заметила в вине синьора Казановы. Словно бы, вся Греция светилась каким-то приглушенным светом. Мое большое тело казалось мне легким, как будто я тоже стала другой. Даже лицо синьора Казановы выглядело счастливым и молодым.

А затем на нас пала тьма. В этой прекрасной стране не было сумерек. Через милю-другую мы подъехали к дому, окруженному деревьями. Синьор Папаутсис крикнул вознице, чтобы тот остановил повозку, и, даже не взглянув на нас, он и синьор Дженнаро слезли с козел и исчезли в доме.

– А на дороге нет грабителей? – спросила я.