Книга Средний путь. Карибское путешествие - Видиадхар Сураджпрасад Найпол

Я слышал об этом еще раньше в Джорджтауне и от противоположной стороны. Неверие в себя, страх людей, над которыми дважды взяли верх — как над сообществом, а не над индивидами, — сначала португальцы (с ними у негров были столкновения в 1856 и 1889 гг.), а теперь индийцы, чувство, что время работает против них, вынуждают многих гвианских негров углубляться в самоанализ. На Рождество прошла кампания, убеждавшая негров экономить, покупать лишь самое необходимое. Кампания провалилась, а магазины жаловались на расизм.

В Джорджтауне одна энергичная, очаровательная и здравомыслящая негритянка целый час разговаривала со мной, напористо и с чем-то даже вроде отчаяния, о недостатках гвианского негра. Она хотела бы, чтобы негр вел себя с достоинством. Ее тошнит, когда она видит негритянок, скачущих в музыкальных уличных группах во время карнавала: ни одна индианка, португалка, белая или китаянка такого не станет делать. (Но они это делают в Тринидаде, потому что там это — знак современности и эмансипации.) Негр тратит деньги на выпивку: для него это — символ богатства и белизны. (Это конечно, чрезмерное упрощение, хотя, надо сказать, что, по мнению доктора Джагана, среди проблем страны не последнее место занимает алкоголизм.) Она хотела бы, чтобы у негра было больше бережливости и целеустремленности индийца; многие уважаемые цветные семьи полностью растратили свои сбережения и теперь находятся в руках индийских ростовщиков. И кроме всего прочего, негру недостает тех семейных уз, которые есть у индийца; вот в чем корень его уязвимости. Триста лет рабства научили его только тому, что он сам за себя и что жизнь коротка.

И теперь, на веранде дома Давсона, партийный работник говорил о том же — меньше было анализа, но меньше и напора и отчаяния. Везде есть прогрессивные люди, говорил он, ни у одной расы нет монополии на прогресс. Таким образом, разговор перешел на великие семьи Гвианы и вернулся к Давсонам. Мистер Джаган присоединился к нам — детей уже отослали к бабушке, — и мы сели пить чай.

Сегодня доктору Джагану предстояло произнести две речи — не в Нью-Амстердаме, а в далеких деревнях. Машина прибыла паромом в 3.45; и, оставив миссис Джаган в обществе Колетт, мы отправились в местное отделение партии, помещавшееся в обветшалом деревянном здании, чтобы забрать там партийных работников и звукоусилители. По дороге из города мы подобрали местных ораторов, среди них — мистера Ажодхасингха, члена регионального отделения, который, как мне сказали, попал в немилость к избирателям, потому что долго у них не появлялся.

У въезда деревню, где должен был состояться второй митинг, стояли полицейские в синей форме, ими можно было бы загрузить целый грузовик. Еще один такой «грузовик» полицейских стоял у деревни, в которой мы остановились. Полицейские заняли позиции по обе стороны красного магазинчика-пивной из дерева и рифленого железа. Какие-то мальчишки сели на перилах галереи магазинчика, а вся толпа, которая там была, настолько рассеялась — по дворам через дорогу, по ступеням ближних домов, — что поначалу казалось, что полицейских там больше, чем аудитории. Во дворе магазинчика доктор Джаган был мгновенно окружен делегацией фермеров-рисоводов; человек немаленького роста, он затерялся среди этих фермеров в выходных костюмах: отутюженные брюки цвета хаки, жесткие блестящие ботинки, выглаженные белые или ярко-голубые рубашки, вычищенные, совсем как новые, коричневые фетровые шляпы.

Партийные работники повесили громкоговоритель и опробовали его. Мистер Ажодхасингх был представлен аудитории, и пока он произносил зажигательную бурную речь о достижениях правительства, кругом продавали партийную газету «Гром».[*] Фермеры-рисоводы отпустили доктора Джагана, лишь когда ему пришло время говорить. Он начал, и партийные работники и мистер Ажодхасингх сразу же удалились — на «разогрев» второго митинга. Страстность доктора Джагана противоречила пасторальной сцене и безмятежности его аудитории, отделенной от него дорогой. По этой дороге прошла отбившаяся от стада корова, а через несколько секунд пробежал пастух; ученый индус в тюрбане, белом пиджаке и набедренной повязке, бойко жал на педали велосипеда; проехал трактор и два грузовика. Доктор Джаган говорил о покупке кампании «Демерара Электрик», о плане по перераспределению земель, о докладе по границам избирательных участков. Пока он говорил, стемнело. Он говорил час — дети в галерее магазинчика постоянно перешептывались, пересмеивались, и на них шикали, — его речь приняли хорошо.

Неожиданно он развернулся и вошел в магазин, один, сам по себе, спокойный и отрешенный, и выпил пива «Бэнкс». К счастью для него, здесь не оказалось фотографов. В начале этой недели миссис Джаган сфотографировали, когда она пила напиток «Ай-Си» производства Д’Агиара (как и пиво «Бэнкс»), и газеты раздули это по максимуму.

В следующей деревне разогрев не получился. Громкоговоритель был неисправен, и партийный работник говорил неслышно, стоя на коробке под свесами крыши большого нового бетонного продуктового магазина, ярко освещенного и с настежь раскрытыми дверями. Небольшая толпа, в основном негры, рассеялась на говорливые группки по яркому двору и темной дороге. Когда подъезжала машина со слепящими фарами, группа на дороге распадалась, отходила на травянистую обочину и в том же составе уже не восстанавливалась. Это движение было таким же непрерывным, как и болтовня. Оратора негра мимоходом, но часто прерывали обвинениями в дискриминации негров со стороны правительства. Один человек, явно заметный деревенский персонаж, судя по той шутливой овации, которой награждали его всякий раз, как он что-нибудь говорил, спрашивал снова и снова из тьмы на дороге: «Что правительство сделало для этого региона?» и «Сколько людей в этом регионе получили бесплатные земли?» Его словарь был внушителен — его «земли» звучали как слово из свода законов, — и в этом, очевидно, и крылась причина его популярности. Партийные работники безуспешно пытались справиться с вопросами и с неисправным громкоговорителем одновременно. От громкоговорителя в какой-то момент отказались; и доктор Джаган, без всякой помощи, произнес свою прежнюю речь с той же самой страстью. Он встретил большее внимание, нежели ораторы до него, но порядка в толпе не прибавилось. Раздавалось больше обвинений в дискриминации негров, а из придорожных групп слышалась даже сдержанная брань.

Мы молча ехали обратно в Нью-Амстердам. В Доме правительства, в большой тускло освещенной столовой, где на свежевыкрашенных голых стенах висела только карта Нью-Амстердама (Hoge Воsh[18]вокруг небольшого поселения), на одном конце длинного полированного стола нас ждала еда, накрытая салфетками. Спустилась миссис Джаган, с таким видом, словно ожидала вестей о катастрофе: теперь я понял, что она имела в виду, когда называла себя пессимисткой. Ее волосы были только что расчесаны; я подозревал, что она все это время читала в постели Колетт.

«Как все прошло?»

«Нормально». Доктор Джаган был краток, он устал; казалось, он может то и дело переходить от страсти к покою.