Книга Рад, почти счастлив... - Ольга Покровская

Иван встал прикрыть кухонную дверь, чтоб не слушать Костиных разговоров, но тут вошла мама.

– Шли бы вы в комнату! – сказала она. – А я что-нибудь испеку. Ты подумай – такой снег и ничего не испечь?

Ольга Николаевна взяла из буфета книжку рецептов и принялась выбирать.

– Давай сделаем «тирамиссу»! У нас есть сыр «маскарпоне»? – спрашивала она.

– Представь себе, нет! – смеясь, отвечал Иван.

– Так-так… – глядя в книгу, продолжала мама, – Ну, корица-то есть у нас? Значит, будут пряники. Убираем посуду – мне нужен стол!

Иван отнёс тарелки, отнёс бокалы, снял скатерть, вытер стол, но так и не смог истратить радость. Так бывало с ним – она находила на него от событий самых простых. Валит снег. Костя что-то вопит в телефон. Мама будет печь пряники. Обстоятельства эти Иван держал, как огромный свёрток с подарком, и не мог обхватить.

– Машк! – донеслось тем временем из коридора. – Хочешь сюрпрайз? Ты с нами летишь в Иркутск! Давай, собирайся!

Скоро взмыленный, как после кросса, Костя вернулся на кухню.

– Вот они – преимущества асфальтовой жизни! – крикнул он.

– Пойдём-ка, – сказал Иван, разворачивая его за плечи. – Пойдём в комнату. Ты какой-то взбудораженный. Приляг, отдохни!

– Я взбудораженный? – возмутился Костя. – Ты слыхал, что творится? Машка согласна со мной лететь!

В комнате он плюхнулся в кресло и помял ладонями голову.

– Что-то у меня здесь трещит и не укладывается! – произнёс он с удивлением. – Знаешь, как чемодан – не защёлкивается. Слишком много всего!

– Расскажи спокойно, – велел Иван.

– Да, – согласился Костя. – Значит, дела обстоят так. Моя мечта испеклась, её только надо вынуть, как пирожок. Знаешь, как в теннисе, – перелом игры, и тот, кто вёл, начинает сдавать гейм за геймом. На сегодняшний день у меня матч-бол. Осталась крохотная загвоздка. Я так понимаю, Маша ещё не всё знает. Вот если она нормально воспримет нашу с Женькой рокировку, то всё – победа за мной. И, в общем, это честно. С работой – потому что я на голову его талантливее. С Машкой – тоже. Кто мешал Женьке что-нибудь сделать для Машки? Он ведь знал, как ей хотелось завести этот сайт по рукоделью! Сделал он? Нет – сделал я. Я просил Фолькера, я с веб-дизайнером его общался, я потом сам Машкин материал распихивал по местам. Мне что, это просто было? Так что, мой недружеский поступок сполна искуплён трудом. И вот – летим в Иркутск, будем общаться – ну, то же, что и в Нижнем… Не ожидал я! – вдруг воскликнул он и, вскочив, подошёл к окну.

– Я думал, Женька будет биться. Если не за работу, так хоть за Машку. А он – ничего. Никакой реакции. Как будто, так и должно быть. Ну, разве что, загрустил слегка – не более того. Как ты думаешь, – спросил Костя, обернувшись, – может, он что-нибудь замышляет? Может, он вообще возьмёт и меня, так сказать… устранит?

– У тебя паранойя на почве перегрева, – без улыбки произнёс Иван.

– Да, ты уверен? Ты вообще в чём-нибудь уверен? Я – ни в чём! Фолькер – что это? Моя жажда Маши – что это? У меня нет трезвого взгляда!

– На этот случай человеку дан прекрасный инструмент – совесть.

– А-га, шикарный. Компас-невидимка! Где она? Что она мне советует? Показать тебе, что сейчас во мне? Вот! – Костя кивнул на рой снега за стеклом и резко, чуть не сбив с подоконника цветок, задёрнул хаотичное кружение шторами.

– Ты пока отдохни, – сказал Иван. – Поспи до ужина. Я тебя разбужу.

– Да, – затухая, произнёс Костя и вернулся в кресло. – Я устал. И главное, я начал бояться. Наверно, это от бесчестия. Бесчестный человек уязвим. А честный – никогда. Ведь так?

Иван кивнул.

– Слушай! Давай уедем к Бэлке! – вдруг взмолился Костя. – Визы есть. Хоть завтра купим билеты и полетим! У Бэлки там куча знакомых, устроим тебя куда-нибудь на работу. Я пойду учиться! Это выход для всех! Это сразу всем троим будет счастье!

– Да. Только я думаю, не может быть, чтобы так много прибыло – и нигде не убыло, – сказал Иван.

Костя хотел возразить ему множеством слов – у него в голове был товарный поезд сравнений, грузовые лайнеры метафор и притч – но сказал только «Ох!» – и прислонился щекой к спинке кресла.

Иван сходил в комнату и принёс ему подушку. «Ах, молодец, спасибо, спасибо!» – улыбнулся Костя. Скоро от вина и волнения он уснул.

«Что за человек! – думал Иван. – Сирота, который всюду дома, любое кресло ему родное, в каждой постели заснёт с благодарностью. Или наоборот, император, который всюду дома, любое кресло ему своё, в каждой постели заснёт по праву». Так шатко гуляла Костина юность между всеми дорогами, что Иван ничего не мог сказать о нём наверняка.

– Полюбуйся! – шепнул он заглянувшей в комнату маме. – Рухнул.

– А с виду такой многоопытный, – заметила Ольга Николаевна.

Испеклись душистые игрушки, затеянные в честь снегопада. С ними, оставив спящего Костю, Иван и мама ходили к бабушке с дедушкой на поздний чай. Возвращались, открывали окно, впуская внутрь край снежной занавеси, и отряхивали заваленный снегом термометр – потому что обоим хотелось узнать ночную температуру циклона.

Наконец, решили ложиться.

В гостиной, забравшись с ногами в кресло, спал трудный подросток. Иван закрыл форточку, чтобы Костю не продуло, и ушёл к себе.

В постели он честно тратил время, пытаясь решить, какой шаг будет для Кости правильным. По цепной реакции, другие насущные вопросы напомнили о себе – как помирить маму с отцом? Как сделать, чтобы бабушка с дедушкой жили вечно?

Уже на краю дрёмы Ивану в голову пришёл универсальный ответ на все вопросы. Он гласил: не надо никого ни к чему подталкивать. Следует самому так отладить свой жизненный ход, с такой добротой и благородством отнестись к явлениям жизни, что проблемы решатся сами собой.

Выходило, он и есть та волшебная палочка, дотронувшись которой, можно всё исправить! На этом Иван успокоился, отдал тревоги снегу, и видел необыкновенные сны в метель.

Второй день снегопада пришёлся на воскресенье. Подъезды занесло, дворники спрятались. Редкие невезунчики, которым в выходной приходилось рано вставать, с трудом пролагали себе дорогу по неубранным улицам. Иван смотрел из окна, как они вышагивают, и чувствовал обидное разочарование. Он вспомнил школьную надежду, что улицы занесёт совсем, по шейку, и неделю придётся жить не выходя, опустеет холодильник, у бабушки отыщутся какие-нибудь завалящие крупы. И вот нет же – невезунчики протоптали дорогу! Их тропы были похожи на русла ручьёв по которым, дымясь, текла позёмка.

За столом под открытой форточкой зябла мама, укутанная в платок. На платок летел снег. Она походила на продрогшую институтку времён, когда Москву топили дровами. Перед мамой лежал толстый учебник вязания.

– Я сначала свяжу дедушке? – спросила она. «Потом бабушке, потом тебе, потом себе», – уловил Иван цепочку маминых надежд и кивнул: конечно! Он подумал: мамой можно восхищаться уже за то, что она мёрзнет, но не хочет закрыть снежную форточку.