Книга Гедонисты и сердечная - Ольга Новикова

Ну нет… Правильнее – отвлечься.

И Дубинин заговорил с шофером, тем более что в панорамном зеркале заднего вида его насторожили глаза водителя. Подернуты сонной поволокой. Не клюнул бы носом в руль…

Доехали. За городом подморозило. Нога то и дело скользила по тонкой корке, покрывшей вымощенную тропинку от калитки до крыльца. Чтобы не сверзиться, Дубинин сошел на землю и, с хрустом ломая ледяной наст, добрался до дома. В дверях – дочь. Так вот какой сюрприз. Но в чем дело? Почему бросила свой котлован?

– Зоин голос напугал, – спокойно объяснила Надя, потеревшись щекой об отцовскую бороду. Никакого упрека. – Я вчера ей позвонила – шепчет, что все хорошо… А давление? – спрашиваю. Говорит, манометр сломался. Ну, мы с Лешкой на машину и сюда махнули. Не волнуйся, она в порядке. А мне так захотелось с вами побыть… В новогоднюю ночь… – И настороженным взглядом – в отцовские глаза.

Проверяет, не потешается ли над ее сентиментальностью? Но Дубинин и не скрывал, что рад.

– Все равно рабочие уже праздновать начинают, – вернув деловой тон, отчиталась Надя. – Как бы по пьянке не напортачили. Лучше перерыв сделать.

Верна себе… Под ее эмоциями всегда есть прагматическая подкладка.

Через день Надя и подбросила отца на своем джипе к особняку на Смоленской.

Отличное ирландское виски… Суп с трюфелями подзабытого вкуса… Американский сенатор, с которым посол познакомил Дубинина… И все это без суеты, неспешно.

Хорошее расположение духа не сумела смахнуть даже Медякова, приставшая за десертом. Брюзжала что-то про Марфу с мужем. Мол, безобразничают в прессе, разрушают сплоченность либеральных рядов. Чуть ли не предателями обозвала…

Дубинин ухмыльнулся, вспомнив, как она поименована в памфлете… Еще летом Марфа притащила рукопись в «Киш-миш». Прочитал, пока лагман ждали. Он тогда посоветовал убрать намек на стародевичество медяковской дщери. Остроумно было написано, но… занесло ребят.

Чтобы отвязаться от старой приятельницы, Дубинин немного расширил глаза: мол, неужели? Качнул головой – якобы не видел ту статью.

Но слова не обронил: без большой нужды не врал. Не из каких-то высоких принципов, а потому, что лень было запоминать, кому что сказал… Лжецы чаще всего прокалываются из-за собственной забывчивости.

Очень кстати подошел сенатор-республиканец. Взял за локоток, отвел в сторонку и пригласил в Вашингтон.

Отлично, теперь можно и ретироваться. Из Америки уходим по-английски…

Несильный морозец куснул голые уши, и Дубинин поглубже натянул зимнюю шапку.

Полная серебряная луна, отчетливо видны золотые звезды даже на ручке ковша Большой Медведицы. На женщину не вешают одновременно золотые и серебряные украшения, а на небо – пожалуйста…

Козырек мешал охватить взглядом всю небесную грудь, и он, не притормаживая, неосторожно задрал голову. Бац! Грохнулся, не успев сгруппироваться. На виду у охранников. Боковым зрением заметил, как оба бугая, вместо того чтобы кинуться на помощь, рефлекторно выхватили пистолеты, встали в киношную стойку и принялись дулами водить по окнам соседних домов. Решили, что кто-то подстрелил господина… Боль помешала улыбнуться их глупости.

Ну, до московской квартиры кое-как доковылял, но, чтобы эвакуироваться на дачу, пришлось опять вызывать Надю.

…Корсет, несколько дней осторожности, и позвоночник сжалился, стал отпускать мысли на свободу. Правда, они тут же попадали в капкан Зоиной болезни. Прописанные лекарства никак не унимали ее скачущее давление. Но с этим до конца новогодних каникул ничего не поделаешь. Врач в праздничном настроении, даже добытый по знакомству – никудышный помощник. Надо потерпеть…

Самое время разомкнуть ситуацию. Лучше всего настроение выравнивается, когда дела идут в гору.

Но ведь двадцать девятое декабря…

Поздравлять рано, рабочие проблемы решать поздновато…

Попробую дернуть Марфу. Давно не говорили – наверное, у нее накопились какие-нибудь новости… Может, в своей колонке с Филиппом опять про него написали, может, кто-нибудь его в газете упомянул или по телику лицо увидела. Самому-то лень следить, а вот из Марфиных уст услышать – веселит. Как она негодует, если кто-то его лягает! Не понимает, что эти тычки выталкивают из бездны забвения, помогают держаться на плаву, на виду…

Ее «алло» прозвучало строго, отчужденно. Дуется? На что?! Да нет, просто она на службе…

– Можешь говорить?

– Да… Я перехожу в пустой кабинет.

Известила и замолчала. Как будто точку поставила. Странно. Веретено разговора всегда крутила она. Если сумеет его завести, то больше часа, бывало, болтали, а не сумеет… Ну, на нет – и суда нет.

Сейчас, правда, придется самому выводить ее из ступора. Болтнул первое, что пришло в голову:

– Что ж ты не приглашаешь меня на вашу новогоднюю вечеринку? Она сегодня?.. Ты что замолчала?

– Приглашаю… – пробормотала Марфа после паузы, в которой читалось…

В общем, что-то неприятное. Нелицеприятное. А она еще и шарахнула:

– Ты со мной разговариваешь как с представителем конторы или как с женщиной, которая тебя любит?

– Забудем про контору, – легко отказался Дубинин. – Да я думал, ты пригласишь, а я отвечу, что не могу. Я опять упал…

Уф, переключилась. Но, ответив на ее сердобольные вопросы, Дубинин не удержался и посетовал:

– Мне трудно тебе звонить – в голосе обида, а я ни в чем не виновен.

– Не обида, а боль…

– Да какая разница!

– Как ты не понимаешь… Внутри меня вырабатывается для тебя теплота… Я пытаюсь ее передать, ты не берешь. И она, непринятая, холодеет, возвращается в меня, острой ледышкой колет прямо в сердце. Ты ни в чем не виноват… Факты говорят о том, что у тебя просто нет того, чего я жду. Сердечности…

Опять она про отношения… Продолжишь выяснение – потратишь слишком много времени. А результат? – думал Федор, не особенно вникая в смысл Марфиной речи.

– Ты не виноват… Но для меня был шок – как можно пропасть так надолго после «Петровского»?.. – И вдруг – без паузы, вне всякой логики регистр переключился: – И все равно я очень рада, что ты позвонил.

Как только Марфин голос зазвенел, посветлел, Федор перехватил инициативу:

– В «Петровском» было замечательно. Я вот думал, что, может, еще до Нового года смогу приехать в Москву.

– Давай увидимся! Когда?

Расчет был верным. Только женщины так внезапно могут переходить от нытья к веселью. Теперь надо осторожнее. Не приговорить бы себя к определенному сроку…

– Точно не завтра.

– Помни, что если ребенку пообещал конфету, то жестоко ее не дать.

Что-то уж очень серьезно… Не похоже на шутку… Дубинин инстинктивно отступил: