Книга Сказки Круговерти. Право уйти - Татьяна Устименко

Над пустырищем занимался рассвет. Первые лучи, проклюнувшиеся из-за крыш домов, окрасили колдовское марево в зловещие багрово-кровавые тона. Где-то там, за невидимой стеной, бродил искалеченный и злой алкхол, заунывно подвывая и тщетно пытаясь прорваться сквозь магический барьер. Демонолог сидел на тротуаре и устало глядел на пустырь. Эта ночь далась ему нелегко. Хельги машинально провел рукой по пустым ножнам, лежавшим на коленях. В полуночной спешке он совершенно забыл о ненужной перевязи и протаскался с нею до рассвета.

– Чего это он? – тихо спросил Збышко, кивая в сторону задумавшегося демонолога.

– У него напарница сегодня едва не погибла, – так же тихо откликнулся Даниэль, вытягивая из кармана мятую пачку и раскуривая сигарету. Верный зам неодобрительно крякнул. Оборотень криво усмехнулся, подсунув курево и ему. Збышко отрицательно покачал головой.

– Как хочешь, – фыркнул Даниэль, затягиваясь. Фигура сидевшего неподалеку Криэ размылась в дымной пелене. Оборотень задумался. Интересно, что заставило этого странного человека рисковать собой (да и не только собой) сегодня ночью и тогда, двумя днями ранее, когда заварился весь этот сыр-бор? В чем резон помогать глупцам, не внявшим умным советам?

Закинув перевязь на спину, Хельги поднялся на ноги. Тщетно попытался отряхнуть пропыленные штаны, одернул куртку, задубевшую местами от засохшей крови, не его – Шайритты. Кивнул на прощание Даниэлю и отправился восвояси. Капитан чистильщиков, несмотря на рвавшиеся с языка вопросы, не посмел задерживать Криэ. Да и что за необходимость устраивать большей частью личные расспросы посреди улицы и так не совсем дружелюбно настроенного города? Надо же дать человеку хоть немного отдохнуть…

* * *

Если задуматься о превратностях судьбы, рано или поздно можно вычислить некую закономерность – например, в том, с каким постоянством она одаривает неприятностями вас и осыпает удачей других. Задаваться вопросом «Почему?» не стоит, ибо, скорей всего, вы просто не нравитесь этой прихотливой даме. Тут уж впору задумываться над тем, а нравитесь ли вы вообще кому-нибудь, раз уж норны так стремятся вам подгадить? Можно, конечно, утверждать, что на все воля божья, а следовательно, и норн никаких не существует, и судьба здесь ни при чем. Но барон Тарница, несмотря на свои убеждения (а он с младых ногтей являлся истым христианином, хоть и проживал, той же божьей волей, на Территории древних средь язычества и ереси), в последние несколько часов стал склоняться к мысли, что три наглые дамы, сидящие у источника[12], все же имеют место быть. Более того, не только существовать на самом деле, но и активно вставлять ему палки в колеса. Эта неутешительная и до боли обидная мысль вертелась в голове господина Йожефа в такт движению пыли в косых полосах света, то есть делала это так же вяло и бестолково. Каждая минута пребывания в грязной, пропахшей клопами комнатушке ништявского шинка медленно, но верно приводила барона в ярость. Но более всего раздражала его высокая фигура возле окна, закутанная в черный плащ…

Гадес, оторвавшись от медитативного созерцания грязной улицы, развернулся в комнату, закрыв один из светлых прямоугольников на полу. Вся эта кутерьма, столь позабавившая его вчера, сегодня уже начала порядком раздражать. Встрепанный барон Тарница, уныло сидевший в продавленном кресле, только усиливал раздражение. Мальчишке вновь удалось ускользнуть. Единственный шанс взять под контроль новую мировую встряску становился все призрачнее. Прежнее величие таяло на глазах. Если бы не вмешательство Слепой Гостьи, мальчишка давно бы принадлежал ему. И зачем ей понадобился этот ни на что не годный червяк? Или, может статься, Гадес в чем-то просчитался?..

– Поздравляю, – язвительно произнес он, прерывая свои размышления, – поздравляю вас, друг мой, вы опять его упустили.

– Если бы вы не изволили шататься неизвестно где всю ночь напролет, он уже перешел бы к вам во владение, – огрызнулся Тарница. – И мой сын уже находился бы на пути к выздоровлению.

Компаньон недовольно поморщился. Странно, почему никто не хочет понимать, что помимо дел первой необходимости есть еще и повседневные обязанности, манкирование которыми тоже ни к чему хорошему не приведет.

– Они телепортировались, что мне прикажете делать?! – барон поднялся и пересек комнату из угла в угол. – Двое моих людей ранены.

– К счастью, у вас есть я, – оборвал его Гадес, – и поскольку сами вы мыслить не в состоянии…

Йожеф возмущенно открыл рот.

– …ибо, если бы вы были способны на это нехитрое занятие, то непременно сообразили, что беглецы стремятся в Белгродно. Это единственный крупный город на ближайшие несколько дней пути. Поэтому поднимайте людей и отправляйтесь в сей достойный град.

– Раз вы так умны, то могли бы и учесть, что они теперь значительно опережают нас, – ядовито заметил Тарница. – Пока мы доберемся до Белгродно, их уже и след простынет.

– Не думаю, – задумчиво потер подбородок Гадес. – Насколько я знаю одну неугомонную менестрельку, столь удачно подвернувшуюся вашему сыну, она ни за какие коврижки не упустит шанса выступить во всех белгродненских трактирах. К тому же, если это вас утешит, тот амулет, который вы мне показали, был рассчитан на одного человека, но никак не на четверых. А посему их выкинуло где-то посреди поля, верстах в двух-трех от этого захолустья. И если вдруг капризная дама Фортуна изволит явить вам свои прелести, то, возможно, вы нагоните их в дороге.

– Вы что же, опять хотите нас покинуть? – язвительно осведомился барон.

– Увы и ах, друг мой, – в притворном сожалении развел руками Гадес. – Рутинный долг зовет меня. Но едва я вознесу жертву своего драгоценного времени на его алтарь, как тут же к вам присоединюсь.

Йожеф, недовольно ворча себе под нос, вышел прочь, гулко хлопнув дверью. Его вынужденный компаньон криво усмехнулся вслед, мысленно прикидывая, сколько еще он сможет выносить этого спесивого, непроходимо глупого солдафона.

…И кстати, кто сказал, что терпение – добродетель?

* * *

В прихожей царили прохлада и полумрак. Глазам, еще мгновение назад щурившимся на яркое солнце, сложно приноровиться к такому скудному освещению… Хельги столбом застыл у порога, ожидая, пока радужные сполохи рассеются и он вновь сможет хоть что-нибудь видеть. Первым, что предстало взгляду демонолога, стала его собственная осунувшаяся физиономия, отражавшаяся в большом настенном зеркале. Вдоволь налюбовавшись на сие непривлекательное зрелище, Криэ побрел в душ, теша себя надеждой, что вода, мыло и бритва смогут хотя бы немного улучшить ситуацию. По крайней мере, он перестанет повергать окружающих в ужас красными глазами, суточной щетиной и серым цветом кожи.

Час спустя в комнату к Шайритте заглянул уже вполне живой человек, а не одноклеточное, которым Хельги чувствовал себя по возвращении. Клинок спала. Длинные смоляно-черные волосы разметались по подушке. И без того резкие черты лица заострились еще больше. Тонкие смуглые руки безвольно лежали поверх одеяла. Но стоило демонологу толкнуть дверь, как она мгновенно открыла глаза.