Книга Полукровка - Елена Чижова

– Ой! – следуя сложившейся традиции, они загомонили как птички. – Давай лучше ты.

Ответы всплыли мгновенно. Собственно, отвечать она могла и сразу, но, не пренебрегая временем, отпущенным на подготовку, села за парту. Рука успела набросать планы ответов, когда, обернувшись на скрип, Маша увидела профессора Успенского. Взгляд, выхвативший Машу, налился теплотой.

– Здравствуйте, Юрий Петрович! А я думал, аудитория свободна... – он вошел и остановился на пороге.

Преподаватель, принимавший экзамен, поднялся навстречу:

– Георгий Александрович! Проходите, пожалуйста.

– Нет, нет... Я на минутку. Кстати, как моя ученица? – профессор оглянулся на Машу.

– Хотите послушать? – доцент спрашивал предупредительно.

– Ну, что вы... Я и не думал, – Успенский поднялся на кафедру и занял свободный стул.

Все, кто сидел в аудитории, прислушивались внимательно. Маша вспыхнула: его явление было неподобающим. Собрав исписанные листки, она пошла к столу. Стараясь не смотреть на Успенского, отвечала строго и собранно. Экзаменатор задал пустые вопросы и, довольно улыбаясь, выставил пятерку.

Девочки, дожидавшиеся под дверью, кинулись с обычными вопросами: «Что задавал? Какие дополнительные?» Валя, которую она увидела сразу, стояла в стороне. На Валином лице читались страх и растерянность.

– Заболела? Что случилось? – машинально ответив на вопросы, Маша подошла.

– Сидела до ночи, потом... – Валя чуть не плакала. – Уснула. Не успела доучить. Будет тройка, лишат стипендии...

– Шпаргалки есть?

– Нету, – Валя затрясла головой. – Ты же знаешь, я не умею. Меня же сразу поймают...

Успенский, о котором Маша забыла, выходил в коридор.

– Стой здесь, – она приказала и пошла ему навстречу.

– Я хочу попросить вас, – они шли по длинному коридору, – конечно, вы можете отказаться...

– Да? – он переспросил с готовностью.

– Я знаю, вы не помогаете, но там – Валя Агалатова. Подруга, из моей группы... Болела, не успела выучить. Вообще-то она отличница, но если получит тройку... Стипендия...

Маша хотела объяснить, что Валя приехала из Ульяновска, мать помогает, но столько не сможет посылать.

– Жди на кафедре, – не дослушав, Успенский повернул обратно.

На кафедру он вернулся минут через сорок.

– Порядок. Заслуженная пятерка, – отчитался деловито.

Конечно, Маша обрадовалась, и все-таки...

– Спасибо. Вы не думайте, она действительно знает на отлично, – она чувствовала легкую досаду: ради Вали все-таки пришлось попросить.

– Верю. Но все равно, с подружки – бутылка, – Успенский говорил радостно, как будто просьба, которую он выполнил, доставила удовольствие.

– Хорошо. Передам, – Маша ответила серьезно.

Они ушли за загородку. Профессор закрыл дверь.

– Знаешь, – он сел за стол. – Ты странная. Иногда мне кажется, в тебе... Не знаю, – Успенский сморщился горестно, – мало человеческого.

– Я похожа на зверя? – Машины глаза блеснули. – Интересно знать, на какого?

– Понимаешь, в людях должно быть что-то... – руки, лежавшие на столе, свелись в кулаки. – Всю жизнь среди уродов. Конечно, к этому привыкаешь. – Но есть же кто-то, – рот изломился горестно. Профессор потянулся через стол, – кого можно считать своим. Даже в нашей гнилой жизни.

Маша сморщилась: тянуло вчерашним перегаром.

– Своего роду-племени? – она уточнила надменно.

– Да, если хочешь, в каком-то смысле... В косвенном, – Успенский торопился, загораясь. – Вот ты – я точно знаю – никогда не станешь сукой, – он говорил с напором, как будто мысль, которую только что высказал, далась с большим трудом.

– Сукой – в смысле собакой? – Маша переспросила холодно и весело.

– Сукой – значит сукой, – брови Успенского взметнулись. Он откинулся в кресле и засмеялся. Голоса, бормотавшие за стеклянной загородкой, стихли настороженно.

Маша слушала. Он, сидевший напротив, смотрел на нее человеческими глазами, в которых не было и тени волка. Темный румянец выступил на его щеках. Рука тянулась к Маше, вздрагивая кончиками пальцев.

«Ошибка. Неужели это – ошибка?»

Страшное подозрение хлынуло кровью в сердце. Маша встала и выбежала вон.

Она шла по длинному коридору. Сердце билось толчками, заходилось отвращением.

Маша вышла на улицу и села на скамейку.

Снег, выпавший утром, к полудню успел подтаять. Белые скамейки покрылись холодной влагой. Она провела ладонью. В песке, скрипевшем под ногами, остались следы каблуков.

Ошибки быть не должно. Он сказал: никогда не станешь сукой. Это дается от рождения. Или – нет? Усмехаясь, Маша думала о том, что Успенский стал волком. Когда они загнали его за решетку. Про себя она повторила: они и мы. Но если мы не рождаемся волками, значит, и они не рождаются суками? Почему же он так уверен? Мало ли что может случиться...

«Никогда не станешь сукой», – она прошептала с удовольствием, как пробуя на вкус профессорские слова. «Нет, – горькие слова казались сладкими. – Тому, кто стал волком, не превратиться в человека. Так бывает только в сказках».

Она встала и пошла к воротам. Следы впечатывались в песок уверенно и ровно.

2

Если бы подруга спросила, Валя не стала бы таиться. Ей бы и в голову не пришло бы скрывать. В конце концов, она не сделала ничего плохого. Просто Маша-Мария ни о чем не спрашивала. Вале о таком говорить неловко. Все-таки это касалось и ее брата. Если бы Иосиф захотел, мог бы и сам рассказать.

Так Валя уговаривала себя, смутно понимая, что дело не в ней и не в Иосифе. Последнее время МашаМария как-то отдалилась. Все чаще Валя встречала ее холодные глаза. И вообще вела себя так, будто Валина жизнь ее совсем не касается. Конечно, Валя смирялась с таким поворотом и, вспоминая о том, сколько раз Маша-Мария ей помогала, – взять хоть этот последний случай, – старалась чувствовать благодарность. Но что-то, тлевшее в глубине, вспыхивало недобрыми мыслями. В этих мыслях являлись то большая ленинградская квартира, доставшаяся Маше-Марии не по заслугам, то индивидуальные занятия с профессором, поставившие сокурсницу в особое положение. Экзаменационная история, в которой подруга пришла ей на помощь, и вовсе убеждала в том, что болтовня девочек имеет под собой основания.

Тогда, войдя в аудиторию и вытянув билет, она собралась было сесть за парту, но тут явился Успенский. Вошел в аудиторию и вдруг сказал, что хочет кого-нибудь послушать. Например, вот эту студентку. «Как ваша фамилия, Агалатова?»

«Конечно, пожалуйста», – преподаватель развел руками.