Книга Дневник войны со свиньями - Адольфо Биой Касарес

38

Трое друзей поднялись по парадной лестнице и вошли в вестибюль больницы. В полутьме они издали увидели что-то похожее на лежащую статую, покрытую простыней. Рей приблизился на несколько шагов, чтобы посмотреть.

– Что там? – спросил Данте,

– Старик, – ответил Рей.

– Старик?

– Да, старик на каталке.

– Что он там делает? – не унимался Данте, не двигаясь с места.

– По-моему, умирает, – ответил Рей.

– О, зачем мы живем! – простонал Данте.

– Все мы окончим свои дни в этой или в другой больнице, – патетически заявил Рей. – Лучше привыкать заранее.

– Я устал, – запричитал Данте. – Вы даже не представляете, как я устал. Я чувствую себя совсем старым. Смерть Нестора, нападение на нас в Чакарите без всякой причины, теперь вот Аревало – мне дурно от всего этого. Я боюсь. У меня нет сил это перенести.

Они подошли к окошку для справок в вестибюле.

– Мы хотели бы узнать об одном сеньоре. Его привезли вчера, – сказал Рей в окошко. – Сеньор Аревало.

– Когда он поступил?

– Мне здесь не нравится, – громко заявил Данте.

Видаль подумал: «Бедняга. Если я ему скажу, что мы его здесь оставим, он расплачется».

– Его привезли вчера вечером, – сказал Рей.

– В какую палату?

– Этого мы не знаем, – ответил Видаль. – На него напали, избили.

Тем временем Данте, вытащив челюсть, протирал ее пальцем и принюхивался.

– Что ты делаешь? – спросил Видаль.

– Да вот, болтается она, еда застревает и воняет, – объяснил Данте. – Да у тебя ведь тоже вставная челюсть. Вот увидишь, как это бывает.

– Вы родственники пострадавшего? – спросил господин среднего роста, лысый, с круглой головой, напоминавшей калебасу, в которой вырезают глаза, нос и рот. На нагрудном кармане его халата было вышито синими нитками «Д-р Л. Каделаго».

– Нет, не родственники, – ответил Видаль. – Друзья. Друзья детства.

– Это все равно, – быстро парировал врач. – Идемте вот сюда.

– Скажите, доктор, – спросил Рей, – в каком он состоянии?

Врач остановился. Казалось, что он, поглощенный своими мыслями, смущен вопросом. Теперь уже Данте с нескрываемой тревогой осведомился:

– Ничего плохого не случилось? Лицо врача помрачнело.

– Ничего плохого? Не понимаю, что вы хотите этим сказать.

– Наш друг Аревало… не умер? – пролепетал Данте.

– Нет, не умер, – заявил врач сурово и печально.

– Он в критическом состоянии? – еле слышно спросил Видаль.

Врач усмехнулся. Друзья приготовились услышать хорошую новость, которая их успокоит.

– Да, в критическом, – подтвердил врач. – Очень слаб.

– Какое несчастье! – огорчился Видаль. Доктор Каделаго снова опечалился и сказал:

– Теперь мы располагаем средствами борьбы с подобными ситуациями.

– Но вы как думаете, доктор, он выживет? – спросил Видаль.

– Что до этого, – пояснил доктор, – то ни один профессионал, сознающий свою ответственность, никогда вам не скажет… – И зловещим голосом прибавил: – Средства контроля над такой ситуацией существуют. Несомненно, существуют.

Видалю внезапно вспомнилось, что он уже где-то встречал доктора Каделаго или кого-то другого, кто усмехался, когда был печален, – или же ему подобная встреча приснилась…

Следуя за врачом, который шел с удрученным видом, они направились к лифту.

– С этим типом не столкуешься, – прошептал Рею Видаль.

– Как мы можем столковаться, если мы в медицине ни бе ни ме? Ты пойми, мы живем в другом мире.

– К счастью.

«Человек идет по жизни с уверенностью, – подумал Видаль, – и даже в разгар войны предполагает, что беда произойдет с другими, но стоит умереть другу или достаточно услышать, что он, возможно, умрет, чтобы все вокруг стало ирреальным». Общий вид всего изменился, как в театре, когда осветитель поворачивает стеклянный разноцветный диск перед источником света. Сам доктор Каделаго, разлад между выражением его лица и его словами, его круглая голова вроде пустой тыквы, в которую вставляют зажженную свечу, чтобы ночью пугать ребятишек, казались чем-то фантасмагорическим. Видаль чувствовал, что он погружается в кошмар, вернее, пребывает в кошмаре. «Но ведь существует Нелида», – сказал он себе и сразу ободрился. Но тут же спохватился: «Впрочем, это еще неизвестно».

Снедаемый своими жалкими заботами, Данте возмущался:

– До каких пор мы будем здесь околачиваться? Мне здесь не нравится. Почему бы нам сразу не уйти?

Видаль подумал: «А он и вправду стар». Процесс старения ускорился, и очень мало чего осталось от прежних друзей: в последнее время они стали совсем другими, скорее даже неприятными людьми, с которыми продолжаешь общаться из верности прошлому.

Когда вошли в лифт, врач поинтересовался:

– Вам всем уже исполнилось шестьдесят?

– Мне еще нет, – мгновенно ответил Видаль.

Они вышли на пятом этаже. «Что здесь не очень приятно, – подумал Видаль, – в этом я с Данте совершенно согласен. Стоит вспомнить, что где-то там, снаружи, ты был свободен, становится тяжко, словно ты эту свободу потерял безвозвратно».

39

– Вот эта палата, – объявил врач.

По сторонам коридора находились небольшие палаты на две или четыре койки, отгороженные белыми перегородками. Едва они вошли, Аревало поднял руку.

«Хороший знак», – подумал Видаль, и ему бросились в глаза широкие серые полосы, уродовавшие лицо друга. Вторая койка была свободна.

– Что с тобой случилось? – спросил Рей.

– Я пойду с обходом, – сказал врач. – Вы мне его не волнуйте. Разговаривайте, только смотрите не волнуйте мне его.

– Напали на меня, Рей. На одеяле подбрасывали, – объяснил Аревало.

Его лицо украшали два длинных синяка. Один, более темный, переходил под скулой в какую-то вмятину, другой, с багровыми пятнами, тянулся по лбу.

– Как себя чувствуешь? – спросил Видаль.

– Немного побаливает. Не только лицо, еще и почки. Когда я падал на землю, меня пинали ногами. Врач говорит, произошло внутреннее кровоизлияние. Дает мне вот эти таблетки.

Пузырек с таблетками стоял на ночном столике рядом со стаканом воды и часами. Видаль сказал себе, что механизм часов тикает с особым нетерпением; он вспомнил Нелиду, гнетуще торопливая секундная стрелка каким-то образом связалась в его уме с тоской по девушке, и вдруг ему стало очень грустно.