Книга Семейный круг - Андре Моруа

«Не устояла, — подумала она. — А перед чем, собственно, не устояла? Я не сделала ничего дурного. Да и как было ответить иначе?»

И все же она была недовольна собою. Она пообедала, как всегда, одна, зашла в детскую проститься с детьми и рано легла спать. Перед сном она прочла несколько страниц. Но мысли ее витали где-то далеко, над волнами с белыми гребешками, и она не понимала того, что читает: «Черная кухарка у плиты с отверстиями, где рдели уголья, словно красные глаза, передвигала кастрюли, из которых поднимались тонкие струйки пара, распространяя божественный запах супа с фасолью и капустой».

Дениза опустила руки, положила книгу на колени и задумалась. Ей представилась плита Викторины, черные чугунные кружки, которые она приподнимает с помощью крючка, причем под ними оказываются раскаленные уголья, Куртегез в расстегнутой рубашке и с волосатой грудью, — он сидит за столом и поет «Не плачь, моя Сюзетта», аббат Гиймен, краснеющий от смущения: «Вы как пламя, Дениза…» В саду лаяли собаки. Она встала и подошла к окну, чтобы окликнуть их. Светила полная луна. Вокруг дома лежали темные тени кипарисов. Подальше в теплом воздухе шелестел кустарник. Когда она уснула, плита превратилась в черта, а тлеющий уголь — в его красные глаза. Ночью она несколько раз просыпалась. Занявшаяся заря принесла ей успокоение.

XIV

В конце ноября Эдмон телеграфировал из Орана, что, перед тем как отправиться дальше, заедет на три дня в Теуль. Это известие привело Денизу в ужас. Уже две недели она была любовницей Манага.

С первой же встречи он привлек к себе ее внимание. Он катал ее на яхте, научил править рулем. Одетый в синюю шерстяную фуфайку с глубоким вырезом, он составлял с ветром и брызгами воды одно целое и казался каким-то морским божеством. Когда они вышли из маленькой гавани в открытое море, он сел рядом с нею, и его блестящая, хоть и поверхностная культура увлекла Денизу. Он разъяснял теорию Эйнштейна и не знал Галилея, читал Фрейда и пренебрег Платоном, открыл Прокофьева и не удостоил вниманием Бетховена, объехал весь свет и забыл о Франции. Он ловко жонглировал ходячими истинами, которым стремительность его выпадов и блеск сравнений придавали видимость парадоксов. Он знал все сплетни, волнующие Вену, Лондон, Венецию, и очень забавно передавал их.

— Осторожно! Давайте делать поворот. Переведите румпель на ту сторону, до отказа… Только наклонитесь — парус пройдет у вас над головой… А я переброшу парус и выберу шкоты.

В совместной работе они касались друг друга, и Дениза, сначала настороженная, постепенно свыклась с этим. Объясняя, как действовать, он взял ее за талию, потом прикоснулся к груди. Тут она деликатно отстранила его.

— Оставьте… Я принадлежу к числу самых спокойных женщин… самых рассудительных.

Он рассмеялся и стал подтрунивать над ней. Он говорил о любви, как о некой приятной «технике». Когда они расставались, Манага предложил повторить прогулку на другой день, но Дениза отказалась. И хотя ее и тянуло к Соланж, она перестала бывать у нее, решив, что это благоразумнее.

Однако немного спустя воля ее оказалась сломленной. Крупная загорелая фигура Манага смущала ее, постоянно возникая в ее воображении; затем появилась Соланж. Она заговорила о малодушии, задела самолюбие Денизы.

— Вы просто смешны, — подзадоривала она. — Уверяю вас… Даже мой муж, обычно ничего не замечающий, сказал: «Госпожа Ольман — примерная девочка!» А относительно вашего мужа, так, во-первых, все это будет от него скрыто, а во-вторых, он только выиграет от того, что вы узнаете других мужчин… Не понимаю, как умная женщина вроде вас не хочет допустить мысли, что ее влечет к такому из ряда вон выходящему человеку, как Манага. Это вполне естественно. Брак — нечто уже совершенно не соответствующее нашим нравам… он должен видоизмениться… он уже видоизменился…

В конце концов Дениза согласилась поехать вечером с компанией Вилье в Канны на концерт. В результате ловких маневров Соланж Денизе пришлось возвращаться одной в автомобиле Манага. Лихорадочное состояние и музыка утомили ее. Манага, помня о первой неудаче, переменил тактику и восторжествовал. Он привез ее на их виллу, а уехал только на рассвете. В полусне, близком к бреду, Денизу одолевали тягостные размышления. Как могла она так рано, так скоро нарушить обещания, которые давала с таким воодушевлением? «Я не хотела этого, — говорила она вслух, — я не хотела». Ей вспомнилась ночь, когда она в своей комнатке в верьерской гостинице размышляла о том, имеет ли она право выйти замуж за Эдмона, не любя его. Тогда она искренне верила, что навсегда отказывается от любви; теперь такой отказ казался ей педантичным, самоуверенным, неосуществимым. «Все это только слова, — проносилось в ее мыслях, — только слова… Может ли живое, молодое существо отречься от любви?..» Девочка, лежа на ковре, рассматривает картинки с кающимися грешницами… Великая грешница… Может ли быть трех больший, чем тот, который она совершила, где участвует не только плоть, но и ум и сердце? «Я этого не хотела, — повторяла она, — я не хотела… Та похотливая женщина была не я…» Она вся горела, она откинула с себя одеяло. Потом она решила, что, по крайней мере, избавит Эдмона от страшных мук ревности. Как только он приедет, она откроет ему правду, а потом выйдет за Манага замуж, потому что любит его. Бедный Эдмон! Какой это будет для него удар! Но это все же лучше, чем повседневная, унизительная ложь. Она «перестроит свою жизнь заново», как говорят люди. Под утро она заснула, измученная, но почти успокоившаяся; ей снились какие-то черные чудища, ныряющие в волнах.

Последовали мучительные дни. Она думала, что в лице Манага встретила сильного человека, но как только она попыталась заговорить с ним серьезно и решительно, сразу же обнаружилось его ничтожество. Он по-своему любил ее; он жаждал ее близости; он восторгался ею. Но он был столь легкомыслен и беспечен, что ждать от него чего-либо положительного было невозможно. Не умея молчать, он поделился своим «успехом» со всеми местными приятелями и вместе с ними удивлялся нелепой наивности женщины, для которой любовь — трагическая страсть. Соланж пришла к Денизе, чтобы преподать ей соответствующее наставление:

— Вы не правы; вы затеваете опасную игру; Дик очень покладистый, очень милый, но никогда не следует досаждать мужчинам… Будь у вас мой опыт, вы знали бы, какие все они эгоисты… Мы имеем право быть самими собою только наедине… или в кругу женщин… Мужчина требует, чтобы мы олицетворяли собою тот тип, какой соответствует его собственному и какой нам в большинстве случаев совершенно чужд… Наш удел — либо разыгрывать комедию, либо лишаться любовников… Ничего не поделаешь, приходится с этим мириться…

Дениза сидела, опустив голову на руки, с широко раскрытыми глазами, и, видимо, не слушала рассуждений Соланж.

— Что за человек! — повторяла она. — Какое малодушие!

— Но, в конце концов, в чем же вы упрекаете его? — спросила Соланж с раздражением. — В чем его вина?

— Я упрекаю его в том, что он разрушил представление, которое сложилось у меня о себе самой, — грустно ответила Дениза. — В том, что он искалечил мою жизнь, не имея ни малейшего намерения посвятить мне свою… в том, что он легкомыслен, бестактен, морально ничтожен…