Книга Властелин Урании - Кристиан Комбаз

Эта фраза содержала скрытую угрозу, которая поразила Сеньора. За столом будущий венценосец упомянул имена графа Рюдберга и Мандерупа Парсберга, того самого, что в юности отрубил ему нос. Тем самым Христиан неумышленно дал почувствовать то крайнее омерзение, которое он испытывал к уродству Тихо Браге. Мне было бесконечно жаль моего хозяина, который, что бы он ни делал, не только не мог понравиться молодому принцу, но отталкивал его самым своим видом.

В жаркие летние дни глаза у господина Браге все время слезились, дышал он, болезненно хлюпая, особенно когда надевал свой вермелевый нос. А день-то в июле тянется долго. Приходилось дожидаться полуночи, чтобы его отпустило это постоянное удушье и он перестал сопеть. В довершение наших Невзгод будущий Христиан IV, склонный часто мыться и проявивший самый живой интерес к каналам, проходящим через весь дом, по которым подавалась вода, питал величайшую ненависть к природной грязи, что отнюдь не мешало ему стремиться к ее созерцанию. Он прямо глаз не мог оторвать от подобных зрелищ.

Когда ему показали моего братца, о котором он с детских лет сохранил неизгладимое воспоминание, принц повелел мне оставаться обнаженным, пока он будет есть, дабы он мог снова и снова возвращаться взглядом к этой картине утоляя свое желание убедиться в возможности подобного чуда. Но он не испытывал при этом никакого сочувствия, одно любопытство, притом жестокое. И мало того, что он даже на моего господина взирал с отвращением, – это чувство я, будучи столь часто его объектом, угадывал сразу. Он еще подшучивал над торжественными девизами, что красовались над входом в залу:

– «Коли не ведаем, для чего, так узнаем, для кого»! Не правда ли, какое удачное определение монаршьей власти? Значит, вы поистине царствуете на своем острове?

– Эта земля принадлежит короне, монсеньор, – отвечал мой господин, который предпочел бы сейчас потолковать о звездах.

Но молодой человек повел речь о земных заботах, обещая Тихо Браге в скором времени учредить неподалеку от Ураниборга академию небесного наблюдения, каковое будет посвящено исключительно нуждам навигации.

Я видел, как побледнел мой хозяин при одной мысли об этом. Он представил свою утопию отданной на произвол соседей-моряков, мечту всей своей жизни – подчиненной надзору интендантов королевского флота.

Когда трапеза подошла к концу, будущий король, слегка захмелев от пива, стал шутить с Магдаленой, старшей дочерью хозяина, с Мунком, этим вороном регентского совета, и с Хаком Ульфстанном, который, если бы ему ничто не препятствовало, слопал бы жаркого из птицы больше, чем сам весит. Он приказал лакею разогнуть моему брату руки. Потом ему вздумалось поглядеть на меня совсем голого.

Сеньор посоветовал ему испытать лучше мою память. В ответ Христиан отрезал, что с моей памятью ему делать нечего, и приказал мне сбросить штаны и все остальное, дабы он мог полностью рассмотреть мое телосложение.

Раздевался я неловко, мучительно. Я сплоховал перед ним.

Присутствующие затихли, молчание воцарилось в зале. Дочери хозяина, его сын Йорген, Сакаль, Лонгомонтанус, лакей Хальдор, Ливэ, София Браге, служанки и музыканты, кухонные прислужники и мастер по соусам, все были подавлены при виде меня, хрупкого, искалеченного, стоящего в желтом, сверху льющемся свете на мощенном плитами полу. Раньше если я и раздевался, то лишь до пояса и только чтобы их рассмешить. Зрелище моей полной наготы показалось им тягостным. От стыда глаза мои наполнились слезами. Я смотрел на моего господина, искал его взгляда. А он нарочно стал отдавать какие-то распоряжения и на меня даже не оглянулся.

Сердце мое сжалось – не от печали, а от волнения при мысли, что он пытался оградить меня от этого испытания, которое его задело не столько само по себе, сколько потому что юный монарх злоупотребил своей властью, посягнув на его привилегию распоряжаться мною, как ему вздумается. Можно было подумать, что Сеньор приревновал.

В тот день на долю Тихо Браге выпало стечение до крайности неблагоприятных переживаний.

Так, его дочь Магдалена, только что узнав, что он решил выдать ее замуж, пожелала доискаться имени того, кто ей предназначен. Отец буркнул в ответ, что у него нет времени толковать об этом.

– Позвольте мне хотя бы рассказать матери.

– Но предупредите ее, что я не потерплю ни единого слова на сей счет, – проворчал он.

Между тем молодой король велел своей свите собираться в обратный путь, в замок Кронборг, куда он хотел вернуться к полуночи, а Софию Браге в это время томила печаль, что никого, кроме нее, не взволновали мои слезы Движимая отважным порывом своей натуры, она послала мне в утешение медовый бисквит с пряностями, а потом сильно раздраженная на брата, упрекнула его за то, что. сорвались ее брачные планы: он не захотел дать за ней достаточное приданое, чтобы Эрик Ланге смог расплатиться с долгами, и пришлось ему поселиться в Ростоке, где он занялся алхимией.

– Приданое? Да откуда я его вам возьму? – вскинулся он. – Мне скоро собственных детей нечем будет прокормить!

Судя по поведению будущего короля, Тихо Браге понял, что его старания упрочить свое положение и благосостояние семьи ни к чему не приведут, и объяснил ей, что теперь ставить житейский успех Эрика Ланге в зависимость от его собственного было бы неосторожно. С тем и удалился: ему надо было проводить молодого принца.

Через час он возвратился домой верхом. Я тем временем забрался на верхнюю террасу и сидел там, нежился в июльском тепле, следил глазами за пляской мошкары, слушал крики чаек. Оттуда я и заметил его, с ним были лакеи, Хальдор и еще двое (им отныне полагалось оберегать хозяина от любых оскорбительных либо опасных покушений всякий раз, когда он проезжал по острову: враждебность, в то утро проявленная поселянами, насторожила его). Он спешился перед Стьернеборгом и устремил взгляд на тот самый купол, где прежде царил Меркурий. Теперь на его месте торчал квадратная верхушка опорного столба.

Он похлопал Лонгомонтануса по плечу, этот жест наверняка означал, что наука о звездах всегда утешит их в любых невзгодах, и я почувствовал себя обделенным оттого, ·что не смыслю в ней. Тем не менее я дал себе слово описать ему этого Джордано Бруно, чьи речи я слушал во Франкфурте, дабы проверить, вправду ли премудрость итальянца, как он сам утверждал, есть то самое, чего недостает мыслям моего господина.

На следующий день (да и все лето, которое выдалось непривычно знойным) сеньор Браге с большим азартом наблюдал луну. Он напечатал реестр известных ему звезд и распорядился о публикации своей переписки десятилетней давности, которую он тогда вел с величайшими учеными Германии. Их он присовокупил ко второму тому описания своей звездной системы, дабы Европа узнала, что он достиг этих высот познания прежде Николаса Урсуса и Филиппа Ротмана.

При этом над ним, увы, тяготела необходимость теперь уже не заклясть судьбу, в чьей враждебности он был более чем уверен, но хотя бы смягчить невзгоды, коими она ему грозила. Он долго подыскивал для своей дочери Магдалены партию, которую мог бы считать желательной. И найдя таковую, еще два месяца умалчивал об имени намеченного жениха.