Книга Ледяные небеса - Мирко Бонне

— Спасибо, Кларк.

— Во всяком случае, я надеюсь, что у нас будет возможность вместе посмотреть на такую колонию. Мне кажется… золотоволосые пингвины — это нечто особенное. Ты будешь смеяться, когда услышишь, как они кричат. Это звучит так, будто они зовут меня. Это не шутка! Честно, они кричат: Кларк, Кларк! Кларк, Кларк!

В первое новогоднее утро я выполняю желание, которое я держал в секрете с момента выхода из шкафа. Это такая же моя тайна, как и рыбка, подаренная Эннид: я поднимаюсь на ванты грот-мачты и лезу в «воронье гнездо».

Там наверху не слышно ничего, кроме завывающего в реях и марселях ветра. При всей согревающей радости от того, что находишься на тридцать метров ближе к великолепию ночного неба, чем все остальные, в «вороньем гнезде» адски холодно.

Чтобы не оцепенеть и не превратиться в продолжение замороженной грот-обер-брам-реи, я закутываюсь в светло-голубую куртку, как король Артур в мантию с двадцатью семью вышитыми драконами. Если смотреть на «Эндьюранс» сверху, он напоминает огромный клин, пробирающийся по узкому фарватеру в лабиринте морских путей. Черные, синие и отливающие серебром точки — это свободные ото льда полыньи между льдинами, все еще позволяющие нам продвигаться вперед. Под новым навесом на мостике стоит закутанный в теплую одежду шкипер, одна рука на машинном телеграфе — связь с машинным отделением, другая — на семафоре, который сделал Макниш из кусков досок, оставшихся от разбитой клетки Джейкса и Джонса. Сигнал, с помощью которого капитан может передавать команды по смене курса рулевому, не срывая при этом голос, напоминает обломанную стрелку башенных часов. Но иногда, когда я смотрю на Уорсли, держащего руку на деревянной лопасти, он стоит полуобернувшись назад и ждет, пока Гринстрит у штурвала отреагирует на его сигнал, я думаю о моем брате: как Дэфидд стоит перед самолетом одноглазого Эдварда Мэннока, как он напряженно ждет, чтобы запустить пропеллер и отпрыгнуть в сторону.

Завороженный открывшимся видом, я мечтаю, вспоминаю прошлое и пытаюсь представить, что нас ожидает. Новый год начался хорошо. Мы прошли самое большое расстояние с тех пор, как углубились во льды, — двести километров за день.

Но потом все снова стало по-прежнему. Шестого января мы застряли так крепко, что Сэр решил разнообразить распорядок дня собак, который обычно состоит из сидения в клетках, осмотра у врача, поглощения собачьих консервов производства компании «Спраттс» и купания в лизоле. Их впрягли в сани, и они смогли вдоволь набегаться по льду и размяться. Лишь пять собак свалились в полынью, но были спасены. Затем следует медленный двухдневный переход до шестьдесят девятой параллели, где перед заходом солнца мы видим новое препятствие — на горизонте появилась тонкая сверкающая белая полоса. Утром мы проходим мимо айсберга таких немыслимых размеров, что Шеклтон дал ему название. Он нарек его «бастионом». Хотя мы проходим мимо айсберга на расстоянии корпуса судна, Уайлд обнаружил под водой его отроги и прикинул, что они почти рядом с нами уходят на глубину более трехсот метров. Но «бастион» приберегал для нас еще сюрприз, который все, кто находился на палубе, встретили криками радости. Позади айсберга нет льда, бесконечная белая головоломка исчезла. Там нет ничего, кроме воды, кроме свободного от льда моря Уэдделла.

Пока матросам удалось очистить от льда замерзшие паруса, прошло некоторое время. Когда они наконец подняты, задул ветер. Ветер с моря Уэдделла надул их, сломал образовавшуюся на них ледяную корку, и мы поплыли на юг под дождем из кристаллов льда, падающих на палубу.

На следующий день, то есть десятого января, в воскресенье, мы видим еще один гигантский айсберг, который выглядит как брат-близнец «бастиона» и ввергает нас в панику, потому что за ним может опять оказаться лед. Но потом разносится слух о том, что именно Шеклтон, Уорсли и Уайлд думают об этом великане. Еще раз проверяется наше местоположение: 72 градуса 10 минут южной широты, 16 градусов 57 минут западной долготы. Таким образом, подтверждается: то, что торчит из светло-зеленой воды, — не айсберг. Мы достигли Земли Котса, открытой в 1904 году экспедицией, прибывшей на судне «Скотия». То, что мы приняли за айсберг, оказалось крутым берегом из льда, частью шельфового льда Земли Королевы Мод. Это — Антарктида.

Уэдделлу не довелось ее увидеть, и в течение десятилетий никто не верил, что он смог пройти так далеко на юг. Высокомерный Дюмон-Дюрвиль назвал его заурядным охотником на тюленей, и Уэдделл, в книге которого я нашел «Наблюдения о плавании вокруг мыса Горн», «Наблюдения о состоянии полюса», «Метод определения долготы с помощью хронометра», любовался тщательностью его карт якорных стоянок, естественных гаваней, мысов и подходов к суше, умер бедняком, снимавшим угол у некоей мисс Розанны Джонстоун. Тем временем мы продолжаем идти под парусами по морю Уэдделла. Целыми днями мы наблюдаем резвящихся в воде тюленей, которые скатываются с льдин и не подозревают, что в честь этого человека их называют тюленями Уэдделла.

На радостях пятнадцатое января объявлено Днем Гринстрита. От залива Вакселя нас отделяет триста пятьдесят километров. В тени белой стены, вдоль которой мы идем, прыгают и ныряют тюлени, плавают наперегонки в кормовом подзоре и вспахивают мордами воду, как стадо свиней; но они не проплыли за нами ни метра на юг, наоборот, направлялись к северу. Уход тюленей Уэдделла и тюленей-крабоедов на север — верный признак приближающейся зимы.

Но пока море свободно ото льда, мы плывем на юг. Следующий день тоже был выдающимся. Сэр получает возможность не только давать названия айсбергам, но и дать имя открытой нами полоске суши. В честь богача, который пожертвовал больше всех денег для экспедиции из собственного кармана, Шеклтон назвал глетчер, который полз с материка и обрывался шестисотметровой отвесной кручей над самой нашей баркентиной, Берегом Кэрда. Ледяной покров на нем казался пустынным и безжизненным и был испещрен непреодолимыми трещинами. Нигде не видно ни кусочка скальной породы. Совсем по-другому выглядит бухта, до которой мы добрались спустя шесть часов. Льды там полого спускались к воде, и когда мы подходим достаточно близко, становится понятно, почему в районе мостика царит суета. Ледяная кромка была такой высоты, что появилась возможность высадиться и заложить на плоской поверхности глетчера базу. Шеклтон, Уайлд, Уорсли и другие приближенные собираются в «Ритце» на совещание. Даже кошке не позволено там присутствовать. Уорсли передает ее мне в руки в дверях камбуза. Мне запрещают подать в «Ритц» кофе.

Ввиду расстояния, которое предстояло пройти трансконтинентальной санной экспедиции, Шеклтон принимает решение попытаться пройти дальше на юг. Если мы наткнемся на паковый лед перед заливом Вакселя, то вернемся сюда. Уорсли определяет наше местонахождение: 76 градусов 27 минут южной широты, 28 градусов 51 минута западной долготы. Результат подтверждает, что за сутки мы одолели более двухсот километров. Затем мы отплываем.

На следующее утро с северо-востока принесся шторм, к полудню достигший силы урагана. Мы не можем двигаться вперед, кроме того, дует настоящая пурга. Поэтому мы укрываемся с подветренной стороны выброшенного на берег айсберга. Всю ночь напролет кочегары и люди на мостике занимались тяжелой работой, заставляя корабль маневрировать и уклоняться от порывов ветра. Остальные члены команды сбрасывали с палуб снег и скалывали лед, через минуту все повторяя заново.