Книга Перуновы дети - Юлия Гнатюк

Мечислав вскочил и увидел надвигающегося на него другого викинга, похожего на Дерика, такого же здорового и высокого. Их мечи скрестились, высекая невидимые днём искры. Викинг был мощнее и выше, Мечислав ловчее орудовал мечом, поскольку меч викинга был двуручным и тяжёлым. Преимущество норманнского оружия состояло в том, что его клинок был длиннее, и викинг вращал его над головой, пытаясь достать Мечислава. Попав в смертоносный круг, Мечислав успел пригнуться, и сталь молнией блеснула над головой. Но великан, не останавливаясь, прямо из-за спины двумя руками обрушил свой тяжёлый клинок, набравший максимум губительной силы, сверху вниз на русского воина. Меч тонко засвистел и приготовился расчленить противника надвое, как полено, несмотря на его шлем и кольчугу. Ни убежать, ни защититься не было никакой возможности, потому что смерть отделяла их лишь на сотые или тысячные доли мгновения. Ни меч, ни что иное не могли стать защитой Мечиславу, лишь неведомое чувство, сработавшее внутри, – это чувство дыхания смерти, несущееся чуть впереди острия клинка. Оно молниеносно увело его тело влево, развернув так, что лезвие опускающегося меча едва не задело пластины на груди, шуйская же рука выдвинула клинок навстречу врагу, который, заканчивая рубящее движение, вдруг ударил в пустоту и сам напоролся на русское остриё. Однако меч викинга зацепился за край взметнувшейся кольчуги, распорол её и уже плашмя со страшной силой обрушился на колено правой ноги, которую Мечислав не успел убрать. Вначале он даже не почувствовал боли, просто ощутил, как хрустнула кость и связки, а нога, будто набитая чем-то мягким, перестала слушаться и подкосилась. В это мгновение резкая боль пронзила спину, и он рухнул в снег, показавшийся горячим и чёрным.

Кольчуга спасла Мечислава – норманнский топор не смог войти в тело. От удара сломались два нижних ребра, но он остался жив. Долго пребывал в жару и бреду. Открывая глаза, видел перед собой чьё-то белое лицо с белыми волосами: или это сама Смерть-Мара сидит у его постели?

Однажды сознание прояснилось, и он увидел седого старика с белыми усами и бородой, обкладывавшего льдом его изувеченную ногу.

– Князь… жив? – попытался выдавить Мечислав первый возникший в голове вопрос, но воспалённые потрескавшиеся уста исторгли только хриплое шипение.

Старик озабоченно наклонился, затем приподнял голову больного и поднёс к губам небольшую глиняную чашу. Мечислав глотнул горьковатой жидкости, отдышался и уже внятнее повторил тревоживший его вопрос. Старик ничего не ответил, повернулся и вышел. Через несколько мгновений, показавшихся вечностью, в светёлку неожиданно вошёл сам Святослав. Он был, по обыкновению, в чистой белой рубахе с вышитым воротом, штаны заправлены в сапоги. Гладковыбритый череп блестел, только оставленный длинный чуб-оселедец спадал на одно ухо, а во втором поблёскивала золотая серьга с тремя самоцветами: белой жемчужиной, красным рубином и синим яхонтом – символами Яви, Прави и Нави. Голубые очи князя глядели весело.

– Оклемался, старый вояка? – спросил он, присаживаясь подле и поглаживая усы. – Нурманам перцу задал, а сам помирать собрался? Напугал ты меня, думал, так и уеду, не попрощавшись…

– Уезжаешь?… – тихо прошептал Мечислав. Потом закрыл глаза, помолчал и с болью выдавил: – Оно конечно… я теперь никуда не годный, кому нужны калеки…

Святослав не обиделся. Он понимал тоску и состояние верного соратника, поэтому сказал намеренно строго:

– Ты себя раньше времени в немощные-то не зачисляй. Да, я еду в Болгарию, одначе ты нужен мне будешь в Киеве.

– Ворон с огородов гонять? – саркастически отозвался Мечислав.

Святослав взял его руку, сжал в своей.

– Мне нужны воины, добрые воины, ты был одним из лучших, а теперь… теперь ты можешь взамен дать мне многих! – неожиданно закончил он.

Мечислав попытался приподнять голову, но опять уронил её, поморщившись от боли, и произнёс:

– Не дойду я умом, о чём ты речь ведёшь, княже…

– А веду я речь про мою воинскую слободу, где мальцы ратную науку проходят, слыхал небось?

– Как не слыхать…

– А кто сумеет обучить их сему делу лепше тебя, опытного воина? Да и мои чада подросли, оставляю Ярополка в Киеве, а Олега – в древлянах. С превеликой надеждой на твоё наставничество. Но про сие мы позже потолкуем, а сейчас, что поделать, надобно ехать, болгары Переяславец осадили. Вот и выходит, что ты моей десницей остаться должен, такой будет мой княжеский наказ, понятно изрекаю?

Мечислав молчал, ещё не до конца соображая. Святослав, видя, что заставил товарища задуматься, смягчил тон:

– А для начала вылечись как следует. Для сего к тебе лучший волхв и знахарь приставлен, ты уже раззнакомился с ним? Отец Велимир! – окликнул он.

Вошёл тот самый седой старик.

– Что, отче, скоро будет бегать наш Мечислав? – спросил князь.

– Сие не токмо от меня зависит, – степенно отвечал старик, – коли сам захочет, будет бегать, потрудиться, одначе, надо изрядно. А не захочет, впадёт в уныние, никакие самые лучшие снадобья и травы и даже сами боги помочь не смогут…

– Слыхал? – поднял палец Святослав. – Так что первый мой наказ излечиться, на ноги стать, иначе как мой второй наказ исполнять будешь? Так-то вот, друже верный, всем ты нам нужен, смелостью своей, умением, любовью к земле Русской…

Святослав говорил, а взор его уже устремился вдаль, стал задумчивым. И Мечислав понял, что мысли князя полетели далеко над Русью, над её бескрайними просторами, подобно соколам в синем небе.

Старый Мечислав сидел у лесного озера, окунувшись в тяжкие думы. Рано, рано ушёл к предкам князь Святослав, был в нём истинный дух Перунов. А сыновья его друг друга перебили: Ярополк – Олега, а Владимир – Ярополка. Один теперь Владимир княжит в Киеве. Не в отца пошёл: и к пиршествам пристрастен, и с жёнами блудодействует, и слобода воинская давно заброшена. И то, что веру бабки своей Ольги принял, – не диво, с червоточиной пришла она, вера эта. Может, там, в своих краях, она и хороша, да, пока дошла до Руси, испоганилась людьми недобрыми. На своей земле и вера своя должна быть, из глуби веков от богов и пращуров к нам пришедшая, и прекрасный венец этой веры мы до сих пор имели.

Светозар наконец накупался всласть, и они, лёгкие и обновлённые, пошли по тропинке.

– Сказывают, дедушка, новый бог скоро будет, как это? – в унисон мыслям старика спросил отрок. – Нешто, ежели человека в воде искупать, он по-другому верить начнёт? Мы вон с тобой каждый день купаемся, и ничего, а?

Задумчивое лицо Мечислава на миг просветлело, а потом стало ещё озабоченнее.

– Это тех, кто месяцами не моются, в воду силой загонять надобно. А мы, славяне, Купалу издавна чтим и омовение каждый день совершаем. Богов ведь наших умом понимать надо, сердцем чуять да чистотой душевной и телесной к ним приближаться. А коли молится человек, чтоб через богов вытребовать меру зерна с соседа, какую тот с прошлых Овсеней задолжал, али по другой подобной надобности, значит, забыл, что он сын божий. Никогда пращуры наши для потребы своей ничего у богов не просили, разве только испить сурьи смертной в бою, чтоб обрести вечную жизнь в войске Перуновом. Только тем, кто в жизни завистливы, склочны, скаредны, боязливы, неумеренны или мелки душой, могут понадобиться чужие боги. Славянские боги – наши Прародители, достойно ли отрекаться от них?