Книга Черная дорога - Мэл Одом

Офицеры, стоящие рядом с Дэрриком, не испытали на своей шкуре боцманского хлыста за то, что не исполнили приказ капитана или исполнили его не полностью. А Дэррик прошел через это, снося телесные наказания и обиды со стойкой решимостью, которой обучил его отец. Дэррик не боялся взять на себя командование в бою, действуя даже наперекор приказам. В самом начале подобное поведение влекло за собой лишь порку – суровые капитаны отказывались признавать его переосмысливание их команд, но при капитане Толлифере Дэррик, наконец, получил заслуженное признание.

А Мэта никогда не интересовал чин офицера. Онполучал удовольствие от нелегкой жизни матроса.

Все эти годы, которые они ходили вместе на кораблях флота Западных Пределов, Дэррик часто думал, что должен заботиться о Мэте, присматривать за своим другом. Но, глядя на завернутое в простыню тело перед собой, Дэррик понял, что Мэта никогда особенно не интересовало море.

Что бы ты делал? Чем бы занимался, если бы я невтянул тебя в это? Вопросы повисли в мозгу Дэррика, как чайки, парящие в небе. Он оттолкнул их. Он не мог позволить боли и смятению вернуться.

Капитан Толлифер стоял у кормовой башни, ветер трепал за его спиной длинный военный плащ, когда заиграли дудки. Рядом с ним застыл мальчик – Лекс, племянник короля. Когда все умолкло и последнее эхо грустной ноты унеслось прочь, капитан произнес хвалебную речь, со спокойным достоинством рассказав о службе Мэта Харинга, его преданности флоту Западных Пределов и о том, что он отдал жизнь, спасая королевского племянника. Несмотря на перечисление фактов, речь получилась официальной, практически обезличенной.

Дэррик вслушивался в гудение слов и крики чаек, вьющихся над «Одинокой звездой» в надежде на то, что за борт выплеснут ведро с объедками. Погиб, спасая племянника короля. Вот, значит, как. Мэт был убит из-за дурацкой случайности и из-за того, что беспокоился обо мне. Я убил его.

Дэррик обвел взглядом собравшийся на палубе экипаж корабля. Несмотря на все события позапрошлой ночи, Мэт оказался единственным погибшим. Возможно, кто-то из команды, как и Малдрин, полагал, что это всего лишь невезение, но Дэррик знал, что некоторые винят именно его – за то, что слишком долго оставался в пещере.

Когда капитан Толлифер перестал говорить, дудки снова заиграли, и скорбный звук разнесся по палубе. Малдрин в белоснежном кителе, который он надевал только в дни, когда на судно являлась инспекция или когда корабль входил в порт Западных Пределов, шагнул к накрытому флагом телу Мэта и замер сбоку. Пятеро матросов присоединились к нему.

Дудки продолжали играть, выводя прощальный напев, который желал слушателям мирного путешествия. Его знали в каждой приморской провинции, куда заглядывали моряки.

Мелодия умолкла, и Малдрин посмотрел на Дэррика: в серых глазах старика ясно читался вопрос. Дэррик взял себя в руки и едва заметно кивнул.

– Что ж, ладно, парни, – прошептал Малдрин. – Вы уж полегче и со всем возможным уважением.

Первый помощник подхватил доску, на которой покоилось тело, и приподнял ее, наклоняя; остальные пятеро – двое с той же стороны, что и он, трое с другой – присоединились к нему. Малдрин придерживал знамя Западных Пределов. Можно накрыть им мертвеца, предназначенного морю, но флаги так просто за борт не выбрасывают.

Одновременно Дэррик и прочие офицеры повернулись направо, а спустя полсекунды за ними последовали и остальные моряки. Все замерли по стойке «смирно».

– Пусть каждому, погибшему за Западные Пределы, – произнес капитан, – будет известно, что Западные Пределы живут за него.

Офицеры и экипаж хором повторили ритуальную фразу.

Дэррик ничего не сказал. В каменном молчании он наблюдал, подавляя тлеющие в груди чувства. Ничто не всколыхнулось в нем, когда завернутое в саван тело Мэта выскользнуло из-под флага Западных Пределов и, подняв фонтан брызг, рухнуло в катящиеся за бортом волны. Камни, привязанные к ногам, увлекли тело в сине-зеленую пучину моря. Белый погребальный покров еще некоторое время был виден.

А потом, не успел еще корабль отплыть, исчез и он.

Дудки заиграли отбой, и люди начали расходиться.

Дэррик подошел к поручням, легко справляясь с качкой, бросающей корабль то вверх, то вниз, – а ведь в самом начале он невыносимо страдал от морской болезни. Он смотрел на океан, но не видел его. Запах крови и гнилой соломы в сарае отца раздражал ноздри и уводил разум далеко-далеко от корабля и моря. Сердце болело, ощущая грубость кожаной плетки, которой наказывал его отец, пока его не стали удовлетворять лишь удары кулаков о тело Дэррика.

Но он заставил себя ничего не чувствовать, не замечать даже ветер, хлещущий по лицу и треплющий волосы. Большую часть своей жизни Дэррик провел в оцепенении. Было ошибкой отступать от этого.

Ночью не евший весь день Дэррик, который не пожелал спускаться в кают-компанию с остальными и отвечать на нелегкие вопросы товарищей, отправился на камбуз. Кок обычно оставлял на медленном огне котелок с густой похлебкой для вахтенных.

За длинным столом, за которым обычно ужинал посменно экипаж, дремал молоденький юнга-поваренок. Дэррик сам налил себе в жестяную миску наваристый суп. Очнувшийся поваренок засуетился и принялся вытирать стол, как будто все время только этим и занимался.

Без разговоров, не обращая внимания на замешательство юнца, встревоженного тем, что о его небрежном исполнении обязанностей могут доложить капитану, Дэррик отрезал от приготовленной коком краюхи толстый ломоть черного хлеба и налил себе кружку зеленого чая. С кружкой в одной руке и куском хлеба, купающимся в жестяной миске с похлебкой, в другой, Дэррик направился обратно на палубу.

Он стоял посередине корабля, вслушиваясь в шуршание и хлопанье над головой парусов, которые капитан Толлифер приказал не спускать – ветер был попутный, они несли важные сведения и шли в чистых водах. «Одинокая звезда» неслась по океану, среди посеребренных луной волн. Иногда в воде вспыхивали огоньки, не имеющие никакого отношения к отражению фонарей бегущего в ночи судна.

Ловко балансируя и даже не замечая этого, Дэррик стоял на верхней палубе и ел, держа чашку с чаем и тарелку одной рукой – миска на кружке, – и отправляя в рот куски другой. Черный морской хлеб размяк в похлебке – иначе его пришлось бы жевать целую вечность. Суп был из креветок и рыбы, с добавлением специй из восточных земель, с крупно нарезанным картофелем. Он все еще обжигал язык – даже после того, как его охладил ночной ветер.

Дэррик не позволял себе думать о тех ночах, когда они с Мэтом несли вахты, а Мэт рассказывал дикие невероятные истории, услышанные им где-то, а то и вовсе выдуманные, а потом клялся, что все они – сущая правда. Для Мэта это была забава, не дающая ему задремать во время долгих унылых часов и отвлекающая Дэррика от мыслей о том, что происходило когда-то в Дальних Холмах.

– Мне жаль твоего друга, – сказал чей-то тихий голос.