Книга Дитя в небе - Джонатан Кэрролл

Будучи женщиной, способной взять взаймы или просто выманить миллионы долларов у самых неприступных представителей сильных мира сего, она, занимаясь любовью, любит смеяться. По утрам, просыпаясь, она, обычно, в хорошем настроении. Саша всегда покупает дорогие, в твердой обложке, издания книг, которые советуют ей прочитать знакомые. Да нет, просто смешно составлять перечень достоинств человека. Впрочем, я все равно лишь собирался показать вам ее квартиру, а не ее саму. Но наши книги, две пары черных кроссовок, то, как часто и насколько тщательно мы поливаем цветы… гаруспикция. Помните это слово? Изучай расположение– найдешь ответ. Почему она подобрала именно этот круглый камень, а не какой-нибудь другой? Вот он, возьмите его в руки. Размер тут совершенно не играет роли, уж поверьте мне. Размер, цвет, где именно она его нашла – все это не имеет абсолютно никакого значения. Скорее, важно все в совокупности, пунктир жизни, соединенный в линию понимающим взглядом. Камень и чернильница на письменном столе, висящий в ванной динозавр, нарисованный неумелой рукой. Пустячок, который ей дорог и который она никогда не снимет, хотя порой и подумывает об этом. Потому что его подарил ей я.

Ни одна из подаренных мной вещей не покинула стен ее дома. Ни до, ни после моей смерти. Я проверяю это каждый день, в ее отсутствие, прохожусь по дому и пытаюсь понять, жива ли здесь память обо мне. И, если бы вдруг не стало хоть одной из этих вещей, я бы начал беспокоиться.

Порой, когда она дома, я устраиваюсь в соседней комнате и прислушиваюсь к звукам ее маленьких повседневных дел. К звуку льющейся воды, когда она принимает душ, к нехитрым мотивчикам, которые она так любит напевать себе под нос, к быстрым щелчкам переключаемых каналов, когда она усаживается посмотреть телевизор, но не может найти ничего подходящего– ничего подходящего, чтобы убить хоть час своей жизни, потому что сейчас ей с ней просто нечего больше делать.

Я почти никогда не сижу в той же комнате, что и она. Слишком уж близко. Слишком грустно. Даже по выражению наших лиц было бы трудно сказать, кому из нас хуже– беременной женщине или мертвому мужчине.

Можно, я расскажу вам об этом? Вы не против? Я был бы очень вам благодарен.

Отношения начинаются с мягкого, опасливого использования больших слов, которые, как вы надеетесь, очень скоро вам потребуются: забота, преданность, любовь. Первое из этих слов– «откровенность»– я произнес, когда мы с Сашей сидели в «Гамбургерной деревне « на Голливудском бульваре.

– Позволь мне быть с тобой откровенный.

Саша быстро отвела глаза, и я внутренне вздохнул: о-хо-хо. Когда она снова посмотрела на меня, на лице у нее было подозрительное, грустное выражение. Потом сказала, что я ничем ей не обязан, ведь она тоже что-то получала «в постели ». Это прозвучало довольно глупо. Я взял ее за руку, но она, вместо того, чтобы как-то отреагировать на это или пожать мою руку в ответ, лишь взглянула на наши сомкнутые руки и спросила, не означает ли моя «откровенность «, что я признателен за прошлую ночь, но должен уйти?

– Нет, моя откровенность означает, что я хочу прямо сейчас признаться тебе в любви.

– Вот уж чего никак не ожидала услышать. Лично я все еще пытаюсь привыкнуть хотя бы к мысли, что мы вместе спим.

– Отлично, привыкай скорее. Привыкай ко мне.

Мы были друг для друга большой, реальной надеж:-дои и, к счастью, осознали это очень скоро. Когда тебе вдруг неведомо откуда приваливает счастье, прежде всего начинаешь подозревать неладное и долго колеблешься, прежде чем воспользоваться им. И у меня, и у Саши в жизни были долгие периоды одиночества, поэтому нам обоим было отлично известно, насколько малы шансы встретить по-настоящему симпатичного тебе человека. Иными словами, не раздумывай слишком долго, а действуй.

В своих «Письмах к молодому поэту» Рильке переписывает одно из стихотворений своего корреспондента Каппуса и отсылает его молодому человеку.

…А эту копию я посылаю Вам, потому что знаю, насколько важно и сколько нового опыта дает заново открытое для себя собственное произведение, написанное рукой другого человека. Перечитайте это стихотворение так, будто никогда не видели его раньше и Вы до самой глубины своей души прочувствуете, насколько оно Ваше собственное…

То, что этот великий человек от руки переписывает стихотворение какого-то любителя, да еще и отсылает его парню, почему-то всегда глубоко меня трогала. Какая щедрость! Кто бы еще додумался сделать такое?

Но потом я встретил Сашу, и она брала многое из того, чем я был или во что верил, и, оставив на взятом свой неизгладимый отпечаток, снова возвращала его мне, но уже таким, каким я никогда раньше его не видел. Может быть, это и есть любовь –желание другого вернуть тебя тебе самому, только уже улучшенного его видением, облагороженного его рукой.

Я попросил ее перебраться жить ко мне.

Она потупилась.

– Мне с этим никогда особенно не везло. – Улыбка ее исчезла, едва успев появиться.

Я протянул руку и погладил ее по голове.

– Меня не интересует, сколько у тебя было побед и поражений. Ты нужна мне такой, какая ты есть, Саша, а не такой, какой мне хотелось бы тебя видеть.

– Ты мне тоже. И это лучшее, с чего можно начать.

Сегодня, гуляя с Блошкой, я вдруг увидела человека на большом мотоцикле. За спиной у него сидела его подружка. Он начал притормаживать ногами и, скорее всего, у него на каблуках были металлические подковки или что-то в этом роде, потому что во все стороны полетели искры. Девица засмеялась и сделала то же самое. Это выглядело невероятно впечатляюще и буквально завораживало: громкий рокот мотоцикла, ее смех, все эти искры…

Я просто дождаться не могла, когда вернусь и расскажу тебе об этом. Но потом, войдя в дом после всего каких-то десяти минут проведенных на улице, я увидела тебя и испытала такую радость, что даже забыла рассказать об увиденном, Это ведь тоже искры, правда, Фил?

Отношения, начинающиеся, когда тебе под тридцать или чуть за тридцать, обладают оттенками, которых лишены, когда ты моложе. К этому времени ты не только больше знаешь – ты еще и с гораздо большей благодарностью реагируешь на все хорошее, и куда легче относишься ко всему плохому. То, что в двадцать лет сводило бы тебя с ума, через десять лет кажется просто мелочью, по крайней мере, не более чем незначительным пятнышком на рукаве. Его можно отчистить. На него можно просто не обращать внимания, главное, что пиджак хорошо сидит и удобен в носке.

Лично я с самого начала наших отношений ни разу не видел ярких искр, вылетающих у нас из-под каблуков. Я никогда не говорил этого Саше, но мне вполне достаточно было в темноте, перед телевизором, сунуть руку ей под юбку и почувствовать под пальцами мягкий пушок и гусиную кожу на внутренней поверхности бедер. У нас была любовь и взаимное уважение. Мы обнаружили, что можем говорить обо всем на свете.