Книга Контрмеры - Анатолий Нейтак

Язык, язык! Только теперь она начала подбираться к его настоящим тайнам. К тому, что маскировало философские провалы, эмоциональные изгибы и метафизические корни, уходящие ко дну психологических бездн. Давно известно, что ни менталитет, ни мышление, ни сознание не исчерпываются чисто лингвистическими феноменами. Любой Владеющий — живое тому доказательство. И всё же язык остаётся очень важным элементом психической конституции. Центральным. Именно язык даёт разуму возможность взаимодействовать (или не взаимодействовать) с различными объектами и явлениями окружающего мира. Именно язык структурирует сознание, выполняя двоякую функцию: индивидуализации и типизации. Каждый носитель языка пользуется набором слов, в чём-то схожим с другими наборами. Но значение одинаковых слов в разных устах никогда не совпадает полностью. Постигая бейсик, Сарина смогла лучше понять родной язык с его неизбежными ограничениями: неожиданный, но приятный бонус.

Конечно, не укрылись от неё и ограничения, встроенные в бейсик. Вернее, формировавшие его облик и функции. Так водонепроницаемое днище позволяет кораблю плавать, а крылья и оперение помогают шаттлам маневрировать в атмосфере.

Ограничения языка, которых люди, говорящие на нём, попросту не осознавали, так как не имели точки отсчёта для взгляда извне.

«Пробил долгожданный час, — повторила Сарина чуть медленнее. — Две расы встречаются за одним столом для переговоров. Вот только договорятся ли они? Или лучше спросить — до чего именно они договорятся?»

Обширный, но не слишком большой зал. В центре — кольцеобразный стол, матово-синяя поверхность которого скрывает довольно сложную техническую начинку. Вокруг стола на равных расстояниях стоят кресла, одинаковые, как гайки из одного набора. В череде кресел имеется только один разрыв — там, где будут сидеть на своих хвостах не нуждающиеся в иной опоре рах-диарцы.

Сам зал имеет форму правильного восьмиугольника, немного нарушаемую балконами, выступающими из нечётных стен на высоте около пяти метров. Там уже сейчас расположилась охрана. И местная, и — вперемешку — массивные фигуры в активной броне. Последних заметно меньше, но, проигрывая в числе, виирай явно лидируют по части внешнего вида. Бронекостюмы местных всё-таки попроще, полегче, подешевле… и поплоше. Крупный калибр у людей поручен заботам киберсистем. Что для цивилизации, игнорирующей фактор пси, является, пожалуй, неизбежным.

В противоположных концах зала одновременно отворяются высокие двери. Через те, над которыми укреплены эмблемы «Элирго Ассошиэйшн» и «Байлу Интерстар», в зал вступают Риель Асьеннон и Грайм Шольст вместе с Ивейной Моррес, Туром Хелли и другими людьми. Что характерно, представителей местного населения среди них не видно. Ни одного темнокожего, гологолового, крючконосого лица. Только сотрудники корпораций родом из соседних звёздных систем и никого, кроме них. Через другие двери заходят виирай, возглавляемые Высшими, мелькарийка Ран'холь и четверо представителей Сообщества Ихви. Все рассаживаются — причём Сарина, при её особом статусе переводчика, позволившем ей явиться в зал заранее, садится последней. Её место — между местами Риель Асьеннон и Дола Ремминира.

Первое слово за хозяйкой, планетарным координатором «Байлу ИС».

— Позвольте мне выразить радость, сопутствующую беспрецедентному событию, свидетелями которого…

Гладкая речь Риель прокатилась от начала к завершению, словно маслом смазанная. Ограничившись вариациями на тему подходящих к случаю ритуальных фраз, она ухитрилась отнять у присутствующих шесть с половиной минут времени и при этом не сказать абсолютно ничего.

Выверенная форма при полном отсутствии содержания.

Взял слово Дол Ремминир. Сарина тут же начала синхронный перевод, стараясь выговаривать слова как можно чётче.

— Мы тоже рады тому, что можем, наконец, сесть за общий стол и поговорить в спокойной обстановке. Первый контакт наших рас имел место далеко отсюда и не был дружественным, но я от всей души надеюсь…

Вроде бы похожие, формальные, округлые фразы. Вроде бы та же, намертво впаянная в тысячелетние традиции высокой дипломатии людей неискренность. Вроде бы.

Потому что если вслушиваться, речь начинает искриться тёплым юмором. Сарина постаралась, насколько могла, вложить во фразы бейсика ту же непринуждённую лёгкость, ту же необидную насмешку над используемой из вежливости формой, которыми была исполнена речь молодого Высшего. И это — без потери выхода к высшим информативным слоям, к почти открыто выраженному беспокойству грядущим. Быть может, люди сами ещё не знали, чего они хотят от контакта, но Дол Ремминир знал это чётко. И к концу его речи Сарину начало слегка колотить от усилий по сохранению адекватности оригинала и перевода.

Это притом, что для обычного перевода ей хватало обособленной части сознания.

Увы, многое неизбежно терялось. Разные языки — это много больше, чем разные наборы звуков. Не в последнюю очередь мучило Сарину отсутствие нужных лексем. Например, в бейсике разграничивалась применимость слов «контакт» и «конфликт». Будь её воля, она бы ограничилась указывающей на взаимодействие частицей «кон», оставив в стороне всякий намёк на характер этого взаимодействия. Увы, в отрыве от уточняющих корней частица имела совершенно иное значение, и более точный перевод люди попросту не поняли бы.

«Что такое бормочет эта нахалка? Неужели это — не самодеятельность, а более-менее точное выражение сказанного?»

Риель Асьеннон слушала и старательно не морщилась. Привыкнув искать в словах и за словами второй смысл, вложенную в ответную речь насмешку она почувствовала сразу. Но сделать следующий шаг и ощутить скрытую за насмешкой откровенность она не могла. В её голову просто не закрадывалась мысль, что откровенность может быть (и бывает) умной. Доступной для понимания лишь после усилий по её поиску и вычленению. Сама она искренне полагала прямоту уделом дураков. И никогда не использовала её в общении. Пройдя обработку в системе воспитания, сформировавшую из неё идеального исполнителя, иной она быть просто не могла.

Великолепная Риель Асьеннон всю свою жизнь была так одинока, что не тяготилась одиночеством. Где не знают альтернативы, там не могут желать её. Где не могут желать — не могут жалеть. Где не могут жалеть — не могут страдать.

И Риель не страдала.

Но если бы той же Сарине пришла в голову мысль нарушить несколько кодексов разом и заглянуть в душу планетарного координатора, итог показался бы Владеющей достойным наказанием за этическое преступление. Ибо внутри Риель походила на ярко освещённый дворец, полный редкостей и красот. Дворец, где заботились о чистоте автоматы и куда никогда не заглядывали живые люди. Лишь в его середине, в укрытой за древним гобеленом тесной кладовке, валялась на полу мумия ребёнка нескольких лет от роду.

Этой мумией и была Риель — та давно задохнувшаяся Риель, которая могла бы вырасти и стать во дворце хозяйкой.

«Трудно нам с ними будет».

Грайм Шольст не чувствовал раздражения, тайно обуревавшего планетарного координатора. Для Управляющего чужие слова — любые слова — не являлись поводом для того, чтобы ощущать какие-либо эмоции… хотя для пользы дела он порой притворялся, что это не так. Даже до глубокой кибернетизации, наделившей его способностью нырять в глубины И-среды, он отличался редкостным рационализмом. Его стихией были интеллектуальные игры на грани фола. Его страстью было собирание мозаики мира. Занятие, бесконечное по определению, так как кусочки этой мозаики, не говоря уже о собираемой из них картине, не отличались постоянством.