Книга Пропавший мальчик, пропавшая девочка - Питер Страуб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своем меланхолически-рассеянном состоянии Тэд Шиллингтон не замечает огненной шевелюры и размашистой походки Джимбо Монэгена, молча скользнувшего в поле его зрения. Когда Джимбо проходит между отвратительной восьмифутовой стеной и поваленным забором Андерхиллов, Тэд тоже не замечает. Так; же как не замечает фигуры Марка Андерхилла, бесшумно перешагивающего забор, чтобы присоединиться к другу. Мальчики быстро двигаются по переулку на юг к Таунсенд-стрит, не замеченные Тэдом Шиллингтоном, который почувствовал, что кто-то наблюдает за ним с усердием — если судить по ощущениям его загривка, — порожденным враждебностью. Не подозревая о пошлости и избитости своей мечты, он представляет, как было бы чудесно, если б его женушка Лаура Шиллингтон и муж Линды Хэнк Тафт открыли вдруг в себе тайное чувство настолько сильное, что оба упорхнули бы с Сьюпериор-стрит, держась за ручки. Может же такое случиться, почему бы нет? Почему удобное для всех решение не подлежит обсуждению? Почему оно автоматически отвергается?
Не говоря ни слова, ребята дошли до конца переулка и повернули на Мичиган-стрит. Полная решимости предельная сосредоточенность Марка вынуждает Джимбо видеть вокруг новые, более интенсивные и контрастные цвета: булыжники мостовой под ногами как-то по-особому ярко отливают зеленовато-серым, и это вызывает странное чувство грядущей потери — словно так было, но больше никогда уже не будет. В залитом солнцем конце переулка темным золотом искрится пыль. Джимбо никогда не видел такой красивой пыли: желто-белые солнечные лучи подсвечивают плавающие в воздухе частички — и незнакомое чувство сдавливает горло.
Они сворачивают за угол на ослепительную Мичиган-стрит. Приближающийся полдень будто поставил здесь плотную блистающую завесу, и сейчас они крадутся сквозь нее, как шпионы, как воры. Джимбо вдруг сознает, что в отличие от Марка он довольно сильно напуган, и вполовину сбавляет шаг. Марк бросает на него короткий взгляд: «Не трусь, дружище, ничего с тобой не случится».
— Да иду, иду, — бормочет Джимбо.
Вдоль по улице на всем ее протяжении не видно ни души, пустуют даже дворики и веранды, хотя Джимбо уверен, что как минимум половина соседей сейчас наблюдает за ними из окон. Напротив второго дома по пути на запад три огромных подсолнуха словно провожают их взглядами огромных черных глаз в обрамлении желтых ресниц. Обжигающие солнечные лучи нарисовали яркий ореол вокруг каждого подсолнуха; да и все остальное сегодня, замечает Джимбо, будто очерчено изумительными наэлектризованными контурами.
Спящий на крылечке старина Скип — сейчас самое тихое существо на Мичиган-стрит, думает Джимбо.
Марк идет по тротуару быстро, но без спешки, и Джимбо не отстает. Асфальт тротуара, кажется, поднимается вверх и вниз в такт их шагам, дом номер 3323 вдыхает и выдыхает, с каждым вдохом расползается ввысь и вширь.
Когда локоть Марка врезается ему под ребра, Джимбо спохватывается, что замечтался.
— Так, сейчас переходим лужайку, но не бегом Понял?
Не дожидаясь ответа, Марк поворачивается и неторопливо идет по траве. Его ноги отмеряют легкие ритмичные шаги, в такт шагам покачивается тело. С непринужденной грацией Марк заходит за дом и исчезает из виду прежде, чем случайный наблюдатель успел заметить, что он сошел с тротуара Рядом с ним Джимбо чувствует, что двигается как мул, как верблюд, как неуклюжее животное, неспособное прибавить скорость, не перераспределив вес собственного тела.
Когда Джимбо заходит за дом и перед ним открывается вся картина запустения, он раскрывает от удивления рот. Местами трава доходит до пояса! То, что Марк назвал «палаткой» — нелепая и грубая пристройка с почти отвесным скатом крыши, словно шрам на стене дома, — начиналось сразу за дверью в кухню и заканчивалось приземистой короткой стеной, выдвинутой футов на пятнадцать в заросший травой двор. Сляпанная кое-как, эта пристройка должна была, по идее, развалиться задолго до конца срока службы основного здания. Джимбо наплевать на то, как выглядит эта дурацкая «палатка», да он и не разглядывает ее.
— Так, порядок, — говорит Марк и шагает в заросли травы по чуть заметной тропке, которую, наверное, сам и протоптал накануне. Идя за ним следом, Джимбо видит, что дом дышит в такт каждому его шагу, и начинает паниковать. Марк говорит:
— Да не психуй ты, ради бога.
И Джимбо понимает, что вдохи и выдохи — его собственные.
Марк перепрыгивает через ступени к двери черного хода. Джимбо еле тащится следом Он замечает пустую филенку кухонной двери, заглядывает внутрь и видит то, что поначалу напоминает дымку или облако, а затем постепенно обретает очертания закопченного потолка кухни. Марк зловеще улыбается ему и прижимается плечом к двери. Затем просовывает руку в филенку. Улыбка Марка застывает, обратившись в гримасу. Ручка поворачивается, дверь распахивается. Губы Марка теперь — тонкая прямая линия, и он жестом зовет Джимбо идти за ним. Когда Джимбо ставит ногу на ступеньку, Марк сжимает его запястье и бесцеремонным рывком втаскивает друга в кухню.
В детстве нам с Филипом порой выпадала честь выслушивать откровения папочки насчет женского пола — разумеется, когда поблизости не было мамы. Сущая правда о женщинах выкладывалась нам, когда мы сопровождали папочку в его субботних «выездах», что подразумевало визиты в дома его приятелей — как правило, тех, которых мама недолюбливала либо терпеть не могла. «Освежающие» остановки в местных барах и закусочных были связующими звеньями между протокольными визитами. Около трети всего времени Филип и я вместе с папочкой навещали его друзей в их домах и квартирах. Походы в бары занимали примерно столько же.
По правде говоря, сопровождать папочку в бары и дома приятелей на бульваре Шермана и в Берли, куда он частенько захаживал, было удовольствием лишь немногим большим, чем дожидаться его в машине. В машине можно было послушать радио, зато в барах мы заказывали кока-колу. И в машине, и в «Сарацине» отеля «Сент-Элвин», или в «У Сэма и Эгги» на Ауэр-корнер, или в «Кабачке Нодди-спортсмена» — мы, по сути, оставались одни и постоянно ссорились друг с другом, пока папа болтал без умолку соответственно требованиям момента. Иногда я замечал, как из рук в руки передаются деньги, чаще всего — из карманов папочки в руку собеседника, а иногда и наоборот. Порой он помогал кому-то из своих друзей перетащить коробки или тяжелые предметы — например, электропилы или водогреи — из одного места, скажем со склада, в другое, скажем гараж. В барах и закусочных он усаживал нас обоих в кабинку у стены, выдавал каждому по бутылочке колы и оставлял одних на час-другой, а сам шел пить пиво или играть в пульку с приятелями. Как-то раз он велел нам оставаться в машине, а сам отправился в «Сарацин» «переговорить с одним типом». Через полчаса я выбрался из машины, прильнул к окну и не смог отыскать взглядом папу в зале. Внутренний голос шепнул мне, что на этот раз папа в самом деле ушел, бросив нас, но в глубине души я знал, что он вернется. В итоге папочка, конечно, вернулся — вынырнул из-за угла дома, и взгляд его был оправдывающимся.
