Книга Veritas - Рита Мональди

Я закрыл брошюру с панегириком. Что говорили мне эти, хотя и довольно помпезные, строки о великом императоре? Что Иосиф Победоносный очень сильно отличался от Максимилиана Загадочного. В одном мягкость, в другом – раскаленная солдатчина, в предках задумчивый характер, в потомках – решительная натура. Жизнь Иосифа, казалось, до сих пор исчерпывалась историей его походов и победоносных сражений.

И тем не менее кое-что роднило обоих властителей: молодой император решил вывести своего предка и Место Без Имени из столетнего забытья, словно это был новый поход, только производимый с архитекторами вместо генералов. Устремляя свой благосклонный взгляд на творение Максимилиана II, Иосиф с обнаженным мечом шел на вневременных врагов и бросал вызов былой неприязни к империи христиан. Неутоленной неприязни, как показал недавний набег куруцев на Нойгебау.

Я почти видел его перед собой, как он, подстегиваемый малодушием своих предшественников, сообщает смущенному архитектору, что после расширения охотничьего замка Шенбрунн он намеревается восстановить в былом великолепии Место Без Имени. Кто знает, может быть, он наконец даже даст ему имя?

И только в этот миг мне пришло в голову, что во время обоих своих визитов в Место Без Имени я не видел и следа других людей, которым были бы поручены восстановительные работы. Даже Фрош ничего об этом не говорил, напротив, казалось, он ничего не знал о планах императора. Может быть, архитекторы и плотники решили дождаться, пока стает снег, сказал я себе. Может быть, они прибудут со дня на день, чтобы начать работу.

На меня накатилась сильная усталость, поскольку было уже поздно. Поэтому я решил закончить свое чтение об Иосифе I на днях. Я еще не знал, но предчувствовал, что в этих старых газетах, никому ненужной макулатуре скрывался ответ на мои вопросы о Месте Без Имени.

23 часа, когда в Вене спят

(в то время как в Риме совершаются самые позорные поступки)

Я уже несколько часов лежал на перине без сна. Мне не удалось отрешиться от мыслей о Месте Без Имени и великом правителе; от них мой усталый разум переметнулся к Летающему кораблю и его таинственному штурману, и затем вернулся к синьору Луиджи, пропетым Атто ариям Луиджи Росси, которые я никогда не забывал и теперь словно дичь догонял их, одну за другой, в лесу своих воспоминаний. Как звенело это арпеджио, та тонкая модуляция, как звучал тот стих?

Ahi, dunqu'è pur vero…[22]

Внезапно я услышал шум. Он доносился из коридора крестового хода. Очевидно, кто-то споткнулся. Это не могла быть монахиня монастыря Химмельпфорте: дормиторий находился далеко от домика для гостей. Рядом с нашими комнатами была только комнатка Симониса. Но грек точно знал, что помощники под угрозой серьезного штрафа должны возвращаться домой в девять, самое позднее в десять часов вечера. Кроме того, он всегда был крайне пунктуален. Еще сегодня вечером после репетиции «Святого Алексия» я нанес ему короткий визит, чтобы договориться на следующий день, и нашел его в его комнате, склоненным над учебниками. На следующее утро как раз заканчивались пасхальные каникулы, и Alma Mater Rudolphina, то есть Венский университет должен был опять открыть свои двери.

Снова шум. Осторожно, чтобы не разбудить свою любимую, я оделся и вышел наружу. Еще не дойдя до крестного хода, я уже узнал голос.

– …и лавровый венок… ах, вот он! – услышал я возбужденный шепот. Грек собирал предметы, которые, очевидно, выпали из его большой котомки.

– Симонис! Что ты делаешь на улице в такой час? – Э…ну…

– В такое время ты давно должен был быть в своей комнате, ты ведь знаешь правила, – корил я его.

– Простите, господин мастер, мне нужно идти.

– Да, в кровать, причем быстро, – сердито ответил я.

– Сегодня вечером состоится снятие.

– Снятие?

– Я ведущий шорист,[23]я должен присутствовать.

– Шорист? Что ты мелешь?

– Умоляю вас, господин мастер, я должен присутствовать.

– Что у тебя там? – спросил я и указал на сумку, в которой что-то шевелилось.

– Хм… летучая мышь.

– Что? И что ты собираешься с ней делать? – спросил я, все больше и больше удивляясь.

– Она нужна мне для того, чтобы не заснуть.

– Ты решил надо мной подшутить? Хочешь нарваться на штраф? Ты ведь точно знаешь, что…

– Клянусь, господин мастер: если иметь с собой летучую мышь, никогда не уснешь. Можно еще поймать пару жаб до рассвета и выколоть им глаза, затем повесить себе на шею бутылочку из оленьей кожи, в которую положить глаза жаб и мясо соловьев. Это тоже хорошо работает, но с летучей мышью как-то попроще…

– Довольно, – с отвращением произнес я, уводя за руку своего странного помощника.

– Умоляю вас, господин мастер! Мне нужно идти. Нужно. Иначе меня не пустят в университет. Если вы пойдете со мной, то все поймете.

Впервые с тех пор, как я его знал, в голосе Симониса слышалось искреннее огорчение. Я понял, что речь, должно быть, идет о чем-то очень важном, и решил, что я ни за что не хотел бы подвергнуть его опасности быть изгнанным из Alma Mater Rudolphina. Кроме того, я знал, что в такое время уже все равно не усну. Остальное довершило любопытство.

Местом собрания оказалась старая квартира неподалеку от Шотландского монастыря. По словам Симониса, ее снимали его товарищи по учебе. Едва мы вошли, как у меня возникло ощущение, будто колдун времени забросил меня в иное столетие. В комнате было полно молодых людей, все они были одеты как древние римляне. На них были тоги и палии, лавровые венки, а на ногах – кожаные сандалии. Некоторые держали в руках свитки, изображавшие древние пергаменты. Единственное, что объединяло все это собрание с сегодняшним днем, было множество пивных кружек, ходивших по кругу и наполнявшихся до краев. Пивной колокол, возвестивший, что пить больше нельзя, отзвенел уже давно, но это, похоже, абсолютно не волновало странное тайное братство.

Симонис вытряхнул содержимое принесенного мешка, протянул мне какую-то одежду, что-то оставил себе. В этот миг его заметили, и я услышал возбужденное бормотание, перемещавшееся из одного конца комнаты в другой.

– Шорист, шорист пришел! – говорили все друг другу, толкая локтем и показывая на Симониса.

Некоторые студенты пошли нам навстречу и принялись обнимать моего спутника. Симонис приветствовал собравшихся широким жестом, на который они ответили аплодисментами. В окружении всех этих развевающихся тог можно было подумать, что ты оказался посреди римского Сената после речи Цицерона.

Внезапно я показался себе несколько потерянным: Симонис, грек, мой помощник, мой подчиненный, был королем вечера. Я подумал о его рассказе сегодня утром: об истории Места Без Имени и его создателе, императоре Максимилиане II. Было совершенно очевидно, что мой странный помощник обладает множеством скрытых достоинств.