Книга Корона Героев - Робин Маккинли

Аэрин перевернула листок и взяла перо. Чернила оставляли на странице кляксы и потеки.

«Тор, — написала она. — Мне приснился некто способный мне помочь, и я ухожу искать его. Вернусь, как смогу».

Беглянка прокралась на нижний этаж и выбралась наружу. Во внутренних коридорах царила непроглядная тьма, но оказалось, что Аэрин прекрасно видит, куда идти. Вокруг нее разливался мягкий серебристый свет… «Это же от меня самой исходит сияние», — внезапно осознала она и впервые с тех пор, как с ней заговорила Маурова голова, ощутила проблеск надежды. Надежда немного согрела ее и придала твердости шагам.

Наверняка кто-то видел, как она пересекала открытый двор, особенно если она продолжала светиться, словно гнилушка в трухлявом пне, но никто не пришел. Аэрин стащила маленькое легкое Талатово седло с крючка напротив его денника, но сбрую от королевского нагрудника оставила на месте, как оставила меч. Бледная голова Талата свесилась через половинчатую дверь денника навстречу хозяйке. Он шевельнул ноздрями в беззвучном приветственном фырканье — конь научился понимать, когда надо действовать скрытно, еще когда участвовал в битвах. Аэрин с трудом удалось закинуть седло ему на спину. Она была слишком слаба, чтобы поднять попону, но наконец ей это удалось, и Талат вышел следом за своей госпожой, ступая мягко и осторожно, словно любовник, пробирающийся в покои возлюбленной.

Аэрин удивилась, обнаружив, что уже в разгаре лето, — в темнице своей болезни она утратила всякое чувство времени.

— Впрочем, для меня это удача, — прошептала она в настороженные уши Талата.

Она ела фрукты с деревьев, когда вспоминала о необходимости поесть, а по ночам спала, прислонившись к боку Талата, а он лежал, уткнувшись носом в свои колени. Иногда во сне конь дергал хвостом, отгоняя реальных или воображаемых мух, тогда Аэрин наполовину просыпалась — она вообще спала неглубоко — и чувствовала, как шелковистые волосы скользят по ее лицу, словно дождевые капли.

Сначала они ехали на запад, затем на север, оставляя Горы справа, а густые Эйрдтмарские леса слева — леса, никем никогда толком не исследованные, населенные существами, которым пока не дали имен. В мирные времена короли Дамара отправляли отряды на разведку вглубь чащи, потому что лес стоял на пути свободной торговли и переговоров между разными городами королевства. Но Эйрдтмар не отличался добротой к людям, стремившимся нанести его на карту и проложить через него дороги. Арлбет говорил, что любит его.

«Там тихо, а вежливому прохожему он вреда не причинит, у него свои дела, — говаривал король. — Если бы все части Дамарского королевства вели себя так же!»

Аэрин глазела на проплывавшие мимо деревья, но видела только черноту, глядящую на нее оттуда. Она изначально думала отправиться на запад, поскольку Эйрдтмар казался очевидным местом для поисков загадочного мага, посещавшего ее сны. Но когда они добрались до подножий Гор, Талат заартачился и повернул на север, и хозяйка наполовину позволила, наполовину согласилась с ним.

Тропинки для них не нашлось, но они снова углубились в предгорья, подальше от ровной дороги, по которой Арлбет с войском ходил к Нирлолу и которую любой народ, следующий по своим законным делам, выбирал с целью обогнуть восточный край Эйрдтмара. Аэрин не хотелось столкнуться с кем-либо, способным рассказать о ней в Городе, и уж тем более оказаться перехваченной поисковым отрядом.

Наконец они прибыли в закрытую долинку в горах, небольшую и ничем не примечательную, каких много, плотно заросшую густой лиловой травой лолор, которая в Городе не встречалась, и с разбросанными по ней немногочисленными деревьями. Они остановились на закате, и Аэрин, завидев валун, годный послужить сажальным камнем, сочла лощину подходящим местом для ночлега. Но она не попыталась спешиться, а Талат остался стоять, насторожив уши, не интересуясь роскошной лолор, хотя обычно предпочитал ее всему остальному. Пока солнце садилось, Аэрин казалось, будто свет не уходит до конца, но, может, это светилась ее лихорадка. Талат оглянулся через плечо на хозяйку, и колено Аэрин словно по собственной воле направило коня к Горам — снова на восток. И Талат мигом отыскал скрытую тропу, начинавшуюся на краю долины.

Вскоре путь резко пошел вверх, и Аэрин забеспокоилась о левой ноге Талата. Но стоило ей попытаться соскользнуть с его спины, чтобы пойти рядом с ним, конь принимался шарахаться, прижимаясь боком к тесно растущим вокруг них деревьям, и она сдалась. Он был прав. От крутого подъема она снова закашлялась. Талат шел медленно и все четыре ноги ставил на землю ровно, а Аэрин сосредоточенно цеплялась обеими руками за луку седла и старательно дышала. Последнее время для вдоха и выдоха требовалось сознательное усилие, ибо ее легкие предпочитали оставаться в неподвижности.

К рассвету она уже бредила от лихорадки, высоты и усталости. Недолгий сон мало помог, ведь тихо лежать на земле куда проще, чем цепляться за качающееся седло. А Талат все пробивался вперед, по плечам его катился пот, хотя в воздухе стояла прохлада. Аэрин отпустила седло и зарылась холодными пальцами в его гриву в надежде согреть их.

Внезапно земля выровнялась. Талат недоверчиво остановился, упершись всеми четырьмя ногами, затем двинулся вперед. Деревья расступились перед ними, тайная тропа, которой так преданно следовал Талат, стала явной, и в конце последнего короткого ее отрезка показался небольшой открытый двор, окруженный колоннами, и громадное здание серого камня. Талат вошел во двор и остановился. Аэрин выпутала руки из гривы и уставилась через его влажное плечо на землю, прикидывая, не спешиться ли. И тут рядом возник высокий светловолосый человек. Аэрин встревожилась было, ведь она не видела и не слышала его приближения. Но Талат оставался безмятежен, и она узнала лицо из своих снов.

Человек снял ее с седла, и, когда его руки приняли ее вес, по лицу его промелькнул страх:

— Да услышат меня все боги… от тебя ничего не осталось.

Он понес ее в каменный дом, а она положила голову ему на грудь и ни о чем не думала. В сапогах с мягкой подошвой он ступал бесшумно. Шелест ее дыхания отдавался в зале, словно стайка пичуг била крылышками. Хозяин усадил ее в кресло с высокой спинкой в дальнем конце зала и взял кубок с маленького стола. Пристально взглянул на него, пошептал над ним, сказал: «Должно хватить» — и дал ей.

Как во сне, Аэрин приняла кубок, но даже двумя руками не смогла бы его удержать и расплескала бы питье, если бы хозяин с приглушенным восклицанием не кинулся к ней на помощь, обхватив кубок поверх ее рук. Ладонь у него была теплая, как грива у Талата, а кубок прохладный.

— Кто ты? — спросила она, глядя в склонившееся над ней нахмуренное лицо.

— Я Лют, — ответил он. — Пей.

Она послушно отпила первый глоток, как пила Текины отвары, когда была маленькая и температурила. Второго глотка она не помнила.

Аэрин проснулась, придавленная одеялами, на узкой кровати без полога. Кровать оказалась одной из вереницы таких же, расставленных бок о бок в длинном узком коридоре. Изголовья упирались в стену, а из расположенных на большой высоте узких окон лился на изножья солнечный свет. За кроватями виднелся узкий проход и дальняя стена, выше той, что с окнами, потолок между ними был наклонным. Сонно моргая, Аэрин разглядывала дальнюю стену. Гладкий серый камень, как и в остальной части Лютова дома. Или не гладкий? Аэрин села, откинула одеяла и нахмурилась. В сером камне проступали еле заметные рельефные изображения, но она не могла решить, что там изображено: мужчины с рогами, женщины с крыльями, деревья с внимательными глазами. Она снова моргнула — доверять зрению не приходилось уже довольно долго.