Книга Темная зона - Терри Персонс

«Не плачь, ты уже большой мальчик», – сказал он себе, распрямился, поправил галстук, подтянул брюки и, направляясь к двери, бросил еще разок взгляд через плечо. Сыновей не видно. Вот дерьмо негодное! Ничуть на сестру не похожи. Попомнят они еще его чизбургеры. Анна бутербродов бы наделала. И дочка тоже. На мгновение у него замерло сердце, когда он представил себе, как обе женщины вместе готовят бутерброды на небесах.

С урчащим желудком Джерри вернулся в зал.

Торопливо идя по дорожке, Бернадетт потуже натянула перчатки. Когда дверь за ней закрылась, она вдохнула в себя запахи – погребальные цветы, женские духи, мужской одеколон, легкий табачный дымок. А за всем за этим стояла какая-то затхлость, неистребимая во всех траурных помещениях. Если у душ умерших есть запах, то это скорее всего благоухание затхлости.

Она увидела проход направо и другой – налево – оба упирались в часовню и были заполнены пришедшими проститься: Дом панихид проводил в тот вечер две церемонии сразу.

– Прошу прощения, – раздался за спиной старческий мужской голос. Оглянувшись, Бернадетт увидела, что загородила дорогу группе старичков. Она отступила в сторону, бормоча слова извинений, пока те проходили мимо. Панихиды и похороны она ненавидела, а присутствие на церемонии по чужому человеку было для нее мукой.

Пройдя чуть дальше, Бернадетт увидела впереди магнитный указатель на треножнике. «Глэдис Джонсон» значилось на стрелке, указывавшей налево, тогда как пришедших проститься с Анной Фонтейн приглашали пройти направо. Она прошла по проходу и остановилась у стоявших вдоль стены скамей, совсем рядом со входом в часовню. На подставке лежала раскрытая гостевая книга, в которой пришедшие расписывались. Бернадетт непроизвольно потянулась к ручке, но тут же остановилась. Время скорее изучить чужие имена, а не раскрывать свое. Осмотревшись и не заметив никого позади себя, она перелистала подписанные страницы, отыскивая, нет ли у кого докторского титула.[23]Не повезло.

Из стопки рядом с книгой Бернадетт взяла листок с поминальной молитвой. На лицевой стороне изображалась Пречистая Дева Гваделупская. На обороте листка она прочла: «Вечной памяти Анны Фонтейн», затем следовала молитва.

«Дева Пречистая Гваделупская, роза таинственная. Тебя молим, Всенепорочная Мария и матерь истинного Бога нашего, упроси святого Сына своего явить нам милость твердой и непреклонной надежды. Среди наших мук, борений и горестей защити нас от власти нечистого и в час смерти нашей прими душу нашу на небесах. Аминь».

Бернадетт сунула листок в карман брюк и заметила конверты для поминальных денег. Положив внутрь одного из них двадцатидолларовую купюру, она запечатала его и не подписывая опустила в ящик, стоявший тут же, на возвышении.

Она прошла в часовню, до того забитую народом и цветами, что было сложно разглядеть гроб. Обведя глазами помещение, Бернадетт насчитала много седых голов. Несколько молодых пар в джинсах водили за собой по кругу детишек. Большинство пришедших проститься были хорошо одетыми пожилыми дамами – сверстницами Анны, как предположила Бернадетт. Стена людей слева расступилась, и перед ней промелькнул кусок темного блестящего дерева. Извиняясь, она проложила себе путь в толпе, направляясь к скамеечке для коленопреклонения, установленной вдоль гроба. Произнеся быструю молитву, она стала высматривать в толпе своего клиента.

Прежде чем опуститься на колени, Бернадетт всмотрелась в фигуру в гробу. Анна Фонтейн выглядела так же, как и когда Бернадетт наблюдала за ней, только облик более четкий – словно с наброска художника перешел на более подробное и цветное полотно. Белокурые волосы рассыпаны по сатиновой подушке гроба, так же как они были рассыпаны по белой больничной постели. В чертах лица Анны после смерти было больше красок, чем при жизни: гримеры ритуальной конторы постарались. В вытянутой руке покоились те самые зеленые бусы, которые Бернадетт видела в ее руке, – и теперь она поняла: то были четки, а не бусы. Пустячная деталь, сказала она себе, но ошибка была бы исключена, будь она искреннее в своей католической вере.

Опустившись на колени, Бернадетт сложила руки перед собой.

Когда женщины, с которыми Анна молилась, стали раздавать собравшимся в часовне молитвы, Джерри выскользнул в проход. Ему нужно было перекурить, чтобы подкрепиться, прежде чем снова впихиваться в эту банку сардин. Сыновья наконец-то появились (и куска хлеба не принесли), могут немного и без него помучиться. Открыв входную дверь, он услышал приглушенный хор голосов, нараспев читающих молитву, и, выскользнув наружу, сразу же ощутил огромное облегчение, смешанное с чувством вины.

Не хотелось, чтобы его видели из окон Дома панихид, и Джерри направился в сторонку по пешеходной дорожке, которая огибала скверик перед домом. Стоя спиной к зданию, он закурил очередную сигарету и, глубоко затянувшись, стал наблюдать, как в наступающем вечере катил туда и сюда по улице напротив поток машин. Он заметил в уголке свободную скамейку автобусной остановки и со вздохом уселся, вытянув ноги.

Позади раздались цокающие шаги, удалявшиеся по дорожке от Дома панихид. Судя по звуку, шла женщина в туфлях на шпильках. Опасаясь, как бы его не застукала одна из церковных кумушек, Джерри пригнулся. Когда цоканье затихло, он обернулся, выглянул из-за спинки скамьи и увидел удалявшуюся вдоль здания блондинку. Еще одна, насытившись молитвенными песнопениями, спасалась бегством, торопясь к своей машине. «Повезло ей», – подумал Джерри и стал припоминать, кто это: со спины он ее не узнал, но ее внешность была ему смутно знакома. Пожав плечами, он вновь погрузился в свои мысли.

Пару минут спустя Джерри услышал тяжелую мужскую поступь и снова обернулся, сидя на скамейке. Змей самолично топал по дорожке. Вместо того чтобы последовать за женщиной к задней стоянке машин, он круто повернул в другую сторону, срезал путь, пойдя прямо по газону, и скрылся между Домом панихид и соседним зданием. «Странный мерзавец», – подумал Джерри и повернулся лицом к улице. Он надеялся, что змей исчезнет, как только Анну предадут земле. Глубоко затянувшись, он задержал дым, а потом выдохнул и щелчком отправил окурок в грязь. На углу через дорогу он заметил винную лавку и решил по пути домой прихватить бутылку. «Сегодняшний вечерок будет как раз впору, чтобы надраться».

Джерри закрыл лицо ладонями и зарыдал.

Бернадетт сунула руку за полу блейзера и тронула рукоятку своего «глока».

«Не делайте сегодня вечером ничего в спешке. Не будьте небрежной».

Почему она позволила Авги пугать себя? Убрав руку, она продолжила путь вдоль стены Дома панихид. С началом хорового моления она вышла, прервав тем самым наблюдение: уж очень неловко было тереться среди собравшихся попрощаться с Анной Фонтейн. Молиться же с близкими и знакомыми покойной было выше ее сил.

Вечер пропал даром. Как она и предполагала, муж убийцей не был. Слишком мягкотел, и его пухленькие ручки не были руками убийцы. Бернадетт оглядела пришедших проститься, но никто не вел себя необычно. Она особо внимательно смотрела на тех, кто стоял около гроба, внимательно приглядываясь к каждому крупному мужчине. Само собой, народу было столько, что тщательно осмотреть каждого никак не получалось. Время от времени она наведывалась к подставке в проходе, просматривая новые подписи в гостевой книге – опять-таки выискивая докторов. Даже спросила нескольких человек, не пришел ли кто из больницы, но из ее поиска человека, причастного к медицине, ничего не вышло. По счастью, никто ее ни о чем особо не расспрашивал. Как и советовал Гарсиа, службу свою она несла, не привлекая к себе внимания. Скрытно. Ее даже подмывало оставить дома пистолет, но тут этот чертов Авги заявился со зловещими своими словами: «Становятся беззаботными и небрежными. Умирают».