Книга Серебряная пуля - Виталий Гладкий

Как бы там ни было, но в пятницу (лишь потом я допер, что тринадцатого числа; сначала мне было не до того — я торопился побыстрее оформить разные бумаги, в том числе и те, что касались наследства, и предать тело старика земле) во главе изрядно поредевшего за долгие годы взвода старушек из нашего дома (их еле набралось на два отделения) я прошествовал в траурной процессии к старому городскому кладбищу. Оно было недалеко от нашего дома, поэтому катафалк не понадобился — гроб несли четверо дюжих молодцев. На этом кладбище уже давно никого не хоронили (я подразумеваю, никого из «простых» граждан), но оказалось, что весьма предусмотрительный Африкан давным-давно прикупил себе местечко для вечного упокоения и построил там… склеп!

Должен сказать, что у меня вышла одна досадная накладка. Старушки посоветовали для отпевания Африкана пригласить батюшку Иринея. Он был очень старым и самым уважаемым священником нашего прихода. Ириней встретил меня доброжелательно, но когда я сказал, КОГО ему предстоит отпевать, лицо батюшки вдруг потемнело, он сгорбился и, не глядя на меня, резко сказал: «Нет!» Я спросил: почему?! Ириней уклонился от ответа, лишь сказал: «Добрый ты человек. Спаси тебя Господь», перекрестил и ушел в свои покои.

Но самое интересное — я почему-то даже не удивился. Меня уже так задолбали разные непонятки, связанные с именем Африкана, что я в конце концов плюнул на все и перестал обращать на них внимание. Тем более что старик оставил мне не только квартиру, но и кучу деньжищ — пять миллионов рублей. На счетах у него было значительно больше денег, однако все остальное он завещал «сиротскому приюту» (так было написано в завещании) — детскому дому по улице Брюсова.

Оказалось, что в нашем городе есть и такая улица. Она существовала и до революции. Но самое удивительное — ее не стали переименовывать. А ведь названа она была не в честь знаменитого поэта, мэтра символизма, а в знак признания больших заслуг перед его императорским величеством генерал-майора жандармерии Брюсова, известного душителя гражданских свобод, преследовавшего революционеров всех мастей и оттенков со свирепостью инквизитора.

Наверное, не очень грамотные большевики поначалу не разобрались, кто есть кто, а потом оставили все как есть, благо город начал быстро строиться и новых улиц появилось столько, что пролетарских и вообще известных и почитаемых новой властью фамилий для их наименования просто не стало хватать. Вот и стали называть улицы 1-я, 2-я, 3-я (и так далее) Заводская или Коммунистическая.

День выдался славный. Для похорон Африкана. (Его все-таки отпел какой-то замухрышистый поп из молодых, от которого за версту разило сивухой; взял он за свои труды по-божески, совсем немного.) Всю ночь громыхала гроза, но что удивительно, ни одна капля дождя на землю не упала. А когда рассвело, небо закрыли мрачные тучи, которые висели так низко над городом, что едва не касались высотных домов. В общем, было немного жутковато. Тем более что с самого утра грязно-серое небо начало извергать из своих клубящихся глубин полчища ворон. Люди почему-то их не замечали, но я-то видел и понимал, почему творятся такие чудеса.

Вороны безмолвно летали над городом, постепенно сбиваясь в одну огромную стаю. Глядя на них снизу, было непонятно, над каким объектом кружит воронья стая, но я знал наверняка — это было старое городское кладбище. И от этого у меня шел мороз по коже. Топая позади красивого лакированного гроба с кистями (был заказан самый шикарный, какой только можно было найти в похоронной конторе), я уже начал подумывать, что зря не последовал совету Георгия Кузьмича и не сходил в церковь.

Все, что в последнее время творилось со мной и вокруг меня, явно попахивало серой. Для меня, практически атеиста, это открытие было сродни удару колотушкой по башке. Неужели все-таки ЧТО-ТО есть?! Но это открытие перечеркивало все мои познания на сей счет. Я оказался в тупике и тыкался носом в стенки, не находя выхода…

Склеп был выдающимся. Такой не строили даже для «олигархов» местного разлива, попавших под раздачу при дележе госсобственности. Аллея этих «выдающихся» личностей вместе с их охранниками-братками впечатляла длиной и обилием мраморных надгробий и памятников. Иногда у меня складывалось впечатление, что в девяностые годы прошлого столетия борьба за место под солнцем выкосила половину молодежи.

Африкан выбрал место с умом — под двумя березками. Весь склеп был отделан красным итальянским мрамором с резными завитушками, двери он заказал дубовые, окованные железными полосами, а кроме них была еще и очень прочная металлическая решетка с каким-то вензелем, напоминавшим дворянский герб. Вензель, покрашенный бронзовой краской, смотрелся очень внушительно на фоне квадратных в сечении, черных металлических прутьев.

Процедура прощания оказалась простой до неприличия. Тут кладбищенские работники немного дали маху. Гроб поставили на две примитивные табуретки, и старушки окружили его, чтобы сказать Африкану последнее прости. Нужно отметить, что он хоть и не пользовался любовью соседей, тем не менее его любезная, рыцарская манера общения поневоле вызывала уважение и даже пиетет у наших престарелых дам, большинство из которых имело верхнее образование и знавало лучшие времена.

Я стоял немного в сторонке и был поглощен несколько иным занятием. Лицо Африкана, благодаря искусным рукам мастера из похоронной конторы избавленное от следов истязаний и напоминавшее фарфоровую маску, мне было неинтересно. Мысленно я давно попрощался со стариком и сердечно поблагодарил за щедрый подарок. Мой взгляд был прикован к небу, где творился настоящий птичий шабаш.

Вороны опять затеяли хоровод, который мне довелось наблюдать на Круглой горе. Они летали по большому кругу в полном безмолвии; это было не только странно, но и навевало жуть. Нижняя часть постоянно менявшей форму «лейки» едва не касалась кладбищенских деревьев, а большой круг-венчик терялся в свинцово-серых тучах.

Неожиданно меня охватило безотчетное чувство страха. Казалось, вдруг заработал огромный морозильник и на всех нас подул ледяной ветер. Я опустил глаза и в изумлении открыл рот.

Возле гроба Африкана стояли несколько мужчин преклонного возраста, одетых в черное. Они так ловко оттеснили старушек, что у тех даже не возникло никаких возражений. Впрочем, я знал наверняка, что бабульки уже с нетерпением ждут поминальной трапезы. Для этих целей я снял Маруськино кафе (чтобы дать ей хорошо заработать) и заказал шикарное меню. Мой благодетель — именно в такой ипостаси выступал теперь Африкан — заслужил, чтобы его не только похоронили, но и помянули по высшему разряду.

Старики в черном стояли безмолвно, низко склонившись над гробом. На некоторое время они словно превратились в каменные изваяния. Старушки начали тихо перешептываться: «Кто они? Какие-то странные…»

Я тоже так подумал — ну очень странные. И очень старые. Возможно, ровесники Африкана. Или адепты какого-то тайного ордена, к которому принадлежал покойный. Они вряд ли могли быть его родственниками, потому что внешне ничем не напоминали покойника, ни единой черточкой хотя бы одного лица. Все деды в черном (ну точно католические пасторы! только без белых воротничков) были как на подбор худощавыми, носили усы (лишь один был с небольшой бородкой), и им явно стукнуло не меньше чем Африкану, хотя неискушенный наблюдатель вполне мог ошибиться и дать каждому из них не более восьмидесяти лет.