Книга Похороните меня за плинтусом - Павел Санаев

— Ничего! — гаркнул дедушка, грозно сверкаяглазами из-под бровей, как он изредка умел. — Совсем очумели! Ничего моегов доме нет! Все прибрали!

— Успокойся, малахольный! — попросила бабушка средким для нее миролюбием. — Кто у тебя что забрал?

— Вы забрали! Все забрали! — ругался дедушка, инепослушная коробка никак не поддавалась его нервным рукам. — Первый разпривез что-то себе, отойти нельзя, уже этот чмур тянется. Ни разрешения,ничего! Разберется он, что к чему… Без сопливых разберемся! Хоть одна вещьможет моя быть, чтоб вы без моего разрешения не брали! Или все тут ваше?!

Дедушка закрыл наконец коробку и задвинул ее стоймя задиван.

— Будет тут стоять, и трогать не смей! — сказал онмне. — Вот я умру, будешь пользоваться. А пока знай, что не все тут твое.

Превосходство, так ненадолго поднявшее меня над другими,разлетелось вдребезги. Я не мог больше думать: «А у меня "Филипс"!»

Но бабушка посчитала иначе. В спальне она взяла меня заплечо, наклонилась и зашептала в самое ухо:

— Не обращай на старика внимания. Разорался, потомзабудет. Завтра пойдет жопу на бытовой комиссии просиживать, достанешь, будешьвключать сколько хочешь, только к приходу его спрячешь. А потом я договорюсь,он тебе разрешит. Он тебя любит, все для тебя сделает. Просто для приличияпоорал немного.

На этом мы легли спать.

Проснувшись утром, я почувствовал необычное желание поскореевстать. Что-то вчера изменилось в моей жизни, что-то появилось хорошее,интересное… «Магнитофон!» — вспомнил я, нетерпеливо вскочил с кровати и, быстроодевшись, поспешил в дедушкину комнату.

Магнитофон стоял на прежнем месте. Дедушка одевался вприхожей, собираясь уходить. Я косился на стоявшую за диваном желтую коробку, имне казалось, что дедушка нарочно одевается так медленно. Ну почему ему надодважды оборачивать вокруг шеи шарф?!

— Другие ботинки надень, — сказала бабушка.

— Я в этих пойду.

— Надень другие, эти холодные.

— Почему холодные? На меху…

— Надень, говорю, те, эти скользкие, лед на улице.

— Ну тебя к черту! — обозлился дедушка и наконецушел.

— Баба! Магнитофон можно? — затрепетал я.

— Пожри сначала, что так неймется.

— Но можно?

— Можно, можно…

Пока бабушка готовила гречневую кашу, я бережно вытащилкоробку из-за дивана и поставил ее на стол. Я открыл крышку, увидел блеснувшуюмежду пенопластовыми прокладками черную пластмассу, и руки у меня задрожали отволнения. Вдруг раздался звонок в дверь.

— Кто там? — крикнула бабушка.

— Я… Нина… — послышался странно отрывистый голосдедушки.

— Прячь, прячь! — замахала бабушка рукой.

Я быстро стал убирать магнитофон на место.

— Ну… Открывай же… скорей… Не могу…

— Сейчас, погоди… Усрался, что ли? Сейчас, шнур оттелефона запутался, не могу пройти.

— Открывай…

Бабушка глянула в комнату и, убедившись, что я поставилмагнитофон как было, открыла дверь.

— Что такое?

— Упал, ох… Поскользнулся у гаража… Боком на камни какие-то…Ох… Помогите до кровати дойти… Не могу…

Мы с бабушкой довели скорчившегося пополам дедушку до диванаи усадили.

— Снять… Снять пальто помогите… Бок… Болит, рукой немогу шевелить… Ботинки снимите…

— Говорила тебе — другие надень, — напомнила бабушка,снимая с дедушки меховой сапожок.

— Молчи! Молчи, не доводи! Дай… отдышаться. Болит,вдохнуть не могу… ох…

Сняв с дедушки ботинки, бабушка уложила его на здоровый бок,задрала на нем рубаху и стала смазывать ушиб мазью арники. Взволнованныйпроисшедшим, я стоял рядом, спрашивал: «Деда, как же ты так?» — и хотядействительно переживал, не мог справиться со своим взглядом, который то и делопритягивался, как магнитом, к стоявшей за диваном желтой коробке. Некстатидедушка поскользнулся.

К вечеру дедушке стало хуже. Он не мог шевельнуться истонал. Кожа на боку набрякла лиловым. Приехавший врач сказал, что у неготрещина в ребре, сделал повязку и велел несколько дней не двигаться. Ночью,когда я уже лег в кровать, а бабушка осталась смотреть с неподвижным дедушкойтелевизор, я услышал громкие крики. Дедушка кричал во весь голос и просилбабушку что-нибудь сделать. Бабушка перепуганно голосила. Я решил, что дедушкаумирает, и как был, без тапочек, в колготках, бросился к нему в комнату. Всеобошлось, боль утихла. Через некоторое время дедушка закричал снова, и опять явскочил с кровати, чтобы бежать к нему и дежурившей возле него бабушке. Обараза в голове моей вспыхивало одно-единственное слово — «магнитофон».

Не могу точно сказать, какое чувство пряталось в этом слове.То ли я думал, что вот дедушка умрет и магнитофон достанется мне, как былообещано; то ли боялся, что он умрет, а магнитофон мне не достанется; то ливолновался, что умрет и бабушке будет не до магнитофона. В любом случае задедушку я не боялся. Я чувствовал себя участником волнующего действия, котороеможет стать еще более волнующим, и волноваться было интересно. Мне нравилосьбежать, встревоженно врываться, спрашивать: «Что случилось?!» Это было словноигра, и только магнитофон был реальностью. То, что дедушка может умереть, непугало меня. Это моя смерть увела бы меня на страшное кладбище, где я лежал быодин под крестом, видел бы темноту и не мог бы отогнать евших меня червей. Этомаму могли убить, и она пропала бы из моей жизни, навсегда унеся из нее вселасковые слова. А что будет, если умрет дедушка, я дальше магнитофона не видел.Дедушка был обстановкой, вроде шелестевших за окном деревьев, о его смерти яникогда не думал, не представлял ее и поэтому не знал, чего же в ней бояться.

Дедушка лежал в кровати несколько дней, на меня в то жевремя напала простуда-рецидивистка, потом бабушка узнала уроки — магнитофонзабылся. Я поглядывал иногда на желтую коробку, но это было лишь печальноевоспоминание об упущенном превосходстве. В коробке магнитофон был недоступен.Бабушка с дедушкой никогда не нарушали раз сложившееся равновесие вещей, и есличто-то убиралось в ящик или оставалось нераспакованным, через пару дней к этомупривыкали, и можно было не сомневаться, что пользоваться вещью никто уженикогда не будет. Коробка с проигрывателем стояла подставкой под настольнуюлампу, сколько я себя помнил, а свинцовый сундук с посудой, который дедушкапривез из Германии вместе с мебелью, громоздился на балконе с тех самых пор.Останься магнитофон на столе, к этому тоже привыкли бы, и медленно, но верно ябы к нему подобрался. Но теперь должно было свершиться что-то необычайное,чтобы он появился из коробки на свет и продержался на виду хотя бы день-другой.В день прихода мамы я совсем уже про него забыл и вспомнил случайно, совсем подругому поводу.