Книга Письма из Лондона - Джулиан Барнс

5 апреля, в воскресенье, за четыре дня до выборов квартет из главных претендентов на избирательный участок Хамстед и Хайгейт сошелся для последних публичных дебатов. Встреча проходила в актовом зале церкви Сент-Эндрю, во Фрогнале, у Финчли-роуд — это такой мрачный сарай с гестаповским светом, брезентовыми складными стульями и стенами, выкрашенными в тот оттенок зеленой краски, который давно уже исчез из хозяйственных магазинов. Несмотря на то что соперники сходились уже раз десять, а то и больше, поглядеть на них явились более 200 избирателей. Постороннему (а там был такой — профессор из Стэнфорда, снимавший из первого ряда мероприятие на видео для своих студентов-политологов) могло показаться, что британская демократия пребывает в добром здравии, все готовы спорить со всеми, аудитория состоит сплошь из людей глубокомыслящих, но скептичных, а среди кандидатов во власть царит взаимное уважение. В действительности этот вечер (равно как и все предыдущие) демонстрировал исключительно то, что Хампстед и Хайгейт является избирательным округом suigeneris[82], одним из последних пережитков прежнего уклада. Лет двадцать-тридцать назад встречи кандидата в парламент с избирателями могли проходить каждый вечер на протяжении всей кампании — таким образом он закалялся в ритуальном мордобое, отбиваясь от палящего вопросами зала. В нынешние времена кандидаты могут увильнуть, отделавшись всего парочкой такого рода встреч, на которых они проповедуют свою мудрость трем псам и одному маньяку. В округе Холборн и Сент-Панкрас, расположенном непосредственно к югу от Хампстеда и являющемся безопасным лейбористским участком, за всю кампанию не было проведено ни одной встречи с общественностью вообще. Телевидение приезжает туда, где есть дебаты, а вопросы местного характера соответственно отодвигаются на второй план.

Кандидат от Партии Зеленых Стивен Геймз был с ног до головы в твиде, страстен и склонен к широким обобщениям. «Мы теряем биологические виды со скоростью один в минуту», — заявил он и вызвал к себе то ироничное любопытство, которое обычно приберегается для непривлекательного, но подвергающегося опасности животного. Когда он на полном серьезе сообщил, что, «голосуя за зеленых, вы напугаете других и тогда им придется начать действовать», в зале послышались снисходительные смешки. После того как он пригласил присутствующих «походить вокруг дома сегодня вечером — вы не обнаружите ничего, или почти ничего, что было бы произведено в этой стране — разве что прищепки», человек в первом ряду прервал оратора репликой, произнесенной с безграничной вежливостью: «Эта куртка сделана в Англии». Наконец, зеленый был единственным кандидатом, который использовал слово «пожалуйста». Это было поразительное новшество. Обычно политики «настаивают», чтобы мы что-нибудь сделали (например, проголосовали за них), а иногда, припертые стенке, «просят» нас что-то сделать (например, проголосовать за них). Но до этого вечера мне никогда не приходилось слышать от политика слово «пожалуйста». Мистер Геймз закончил свою речь так: «Пожалуйста, в первый раз за всю жизнь у вас есть шанс проголосовать за Зеленых», — и был награжден сочувственными аплодисментами.

Либерал-демократ доктор Реде — высокий, интересный гинеколог, с голосом, который без микрофона можно услышать с последнего ряда. Безо всяких сомнений можно было бы доверить ему свою матку, но доверить ему свой голос было более затруднительно. Его заранее составленная десятиминутная речь была внятной, зажигательной и, бесспорно, исполненной самых благих намерений. Но в конечном счете становилось понятно, что проголосовать за либерал-демократов — это все равно что сознательно выбрать вечер театральной самодеятельности, когда у вас уже есть билеты в Уэст - Энд. Чего ему было не занимать, так это политической невинности, на которую искренне ведутся избиратели; хотя было бы ошибкой приписывать невинность либералам в целом. Как двухпартийная на протяжении многих десятилетий власть может сделать обе партии циничными и интриганскими, точно так же длящееся десятилетиями отлучение от власти может равным образом поразить душу плесенью. Партия с небольшим количеством мест в парламенте (не важно, сколько у нее сторонников) не может бесконечно предлагать себя стране как последнюю надежду. И вот доктор Реде истово проповедовал пропорциональное представительство, тепло говорил о КПрПр, про которое одни думали, что это телевизионная компания, а другие — что это недуг нижних конечностей, пока он не объяснил, что это — голосование с указанием кандидатов в порядке предпочтения. Пропорциональное представительство, судя по всему, — последний шанс для страны; и тот факт, что это будет также и последний шанс для либерал-демократов как партии, — всего лишь удачное совпадение. Спад зашел так далеко, утверждал доктор Реде, а кризис в правительстве настолько глубок, что разрешить его можно только «прочными отношениями между двумя партиями», которые, в свою очередь, зависят от более прочного партийного соглашения по избирательной реформе. Довольно бессовестный, надо признать, подход к делу: видите ли, в нашей стране все так плохо, что мы должны — чем скорее, тем лучше — вручить судьбу баланса силы партии, которая не была у власти более семидесяти лет и чей последний эксперимент создания коалиции, пакт Либ-Лаб 1977 года, кончился тем, что их переманеврировала более крупная партия и в результате, слив все что можно, они остались у разбитого корыта.

В какой-то момент доктор Реде, несколько неуклюже пытаясь объяснить пользу политтехнологий, сказал: «Вот у нас тут в зале в первом ряду сидят десять человек. И представьте себе, что эти четверо могут забаллотировать тех шестерых, тогда как под влиянием политтехнологий эти шестеро или семеро в состоянии забаллотировать вон тех троих или четверых». Оливер Летвин не удержался от замечания: «Удивительное дело — на какую встречу ни придешь, обязательно у нас в первом ряду будут сидеть десять человек». Летвин был самым профессиональным политиком из участников шоу, единственным, кто без запинки тараторил о макроэкономике и употреблял все эти гнусные выраженьица вроде «интенсифицировать товарооборот», «сбытпотребкредитование» — что могло сыграть ему на руку, а могло и настроить слушателей против него. Очень живой, находчивый и непохожий на классических тори, он был также и единственным кандидатом на трибуне, которого прерывали из зала каверзными вопросами и замечаниями — чаще просто эмоциональными, но иногда и весьма разумными. Летвин: «Консерваторы верят в передачу власти народу». Первый Бузотер: «Это какому такому народу?» Второй Бузотер: «Ротшильдам». Когда он излагал свои взгляды относительно жилищного строительства, его прервали громкими криками «Картонные коробки!». Но впечатляла и его техника выживания под огнем. Он мог высказаться в лоб: «Что касается жилищного вопроса — и вот тут нам с вами лучше не выносить сор из избы, поскольку то, что я сейчас скажу, скорее всего будет также и политикой Лейбористской партии…» Но в запасе у него был и более действенный метод — ложным финтом спровоцировать публику, чтобы затем поразить противника парфянской стрелой: «Да, мы несем некоторую ответственность за экономический спад». Бузотеры, с Первого по Десятого: «Всю, всю!» После чего Летвин объясняет, насколько далеко, по его мнению, простирается эта ответственность: до 1987 года, когда экономика резко пошла вверх. Лейбористы, меж тем как бы невзначай бросает он, в то время только-только собирались восстанавливать уровень жизни 70-х годов.