Книга Кларкенвельские рассказы - Питер Акройд

— Они безумнее молодых бычков, — сказал Вавасур, — и Господь воздаст им по заслугам.

— И все-таки, есть ли другие? — повторил Гантер, отметив про себя, что по лицу законника скользнула тень замешательства.

— Меня это не интересует, — отрезал Вавасур.

— Однако упорно ходят слухи о большом тайном заговоре. Причем участников комплота никто не знает.

— Зато я знаю подходящее для их предводителя имя. — Глаза законника медленно распахнулись. — Джон-Круши-Всё-Подряд.

— Я изумился, услышав, будто все эти тревоги и беды происходят под знаком пяти кругов, — гнул свое лекарь, пристально глядя поверх длинного дубового стола в лицо хозяина.

— Кто вам такое сказал? — быстро и с явным подозрением спросил Вавасур.

— Вы, я вижу, удивлены, сэр.

— Удивлен лишь этими жуткими, отвратительными деяниями. И что же насчет кругов?

— Мне о них все уши прожужжали.

— В старинных книгах это знак древней Церкви. Но в нынешние времена…

— Он ничего не значит?

— Ничего.

Разговор перешел на другую тему. Мужчины принялись обсуждать неурожай, цены на хлеб, новый закон, ограничивающий длину башмаков, недавнее появление на свет ребенка с одним глазом посреди лба, но в конце концов вновь завели речь о невзгодах, постигших короля.

Извинившись, Вавасур отлучился на минуту во двор, в уборную; Гантер решил воспользоваться его отсутствием и подошел к сундуку. Там лежали два маленьких пергаментных листа, оставленные, видимо, случайно, в спешке; оба касались судебного дела в Вестминстере. «In cuius rei testimonium presentibus sigillum meum apposui»[89]— успел прочитать Гантер, остального он не понял. И вдруг на задней стороне одного листка заметил несколько нацарапанных чернилами слов — то ли список, то ли таблица:

Часовня С. Дж.

Павл.

Ц. Гр. Г.

С. М.-Ле-Кв.

Джайлз.

Часовня на Сент-Джонс-лейн уже сгорела. Церковь Гроба Господня тоже. У собора Св. Павла произошло убийство. На очереди — церковь Сент-Майкл-Ле-Кверн? И Джайлз. Неужели Сент-Джайлз-ин-зе-Филдз?

Когда законник вернулся, Томас Гантер уже сидел за столом, на своем месте. Подали еще вина, они выпили и почти сразу расстались; извинившись, барристер сослался на неотложное дело. И тут как раз ударил вечерний колокол — пора гасить огни. Выезжая из ворот, лекарь услышал, что Вавасур требует привести коня.

Гантер уже понял, что его радушный хозяин прекрасно знает о недавних событиях, только не признается в этом. А найденный у него список церквей? Вывод очевиден. Вавасур притворяется, скрывая что-то под личиной обходительности и учтивости. Куда это он поскакал в ночную темень? Томас Гантер решил ехать следом.

В городе не видно было ни зги. Уворачиваясьь от низко висящих вывесок и ласковым шепотком направляя коня по устланной соломой грязной дороге, он старался не упустить Вавасура из виду. Законник — человек очень влиятельный, ночной дозор не станет его задерживать и допрашивать. Но и Гантер не совсем уж мелкая сошка: известный в городе аптекарь скачет под покровом ночи на помощь страждущим; скорее всего, его тоже оставят в покое. Вавасур направился на юго-восток, по Феттер-лейн и Флит-стрит, дальше по Эддл-Хилл, где темными глыбами выступали из мрака пустые конюшни. Доехав до Барклиз-Инн, Гантер спешился и привязал коня к покореженным дождями и ветрами воротам возле ткацкого двора. Тем временем Вавасур подъехал к круглой каменной башне к северу от замка Бейнард. Притаившись за развалинами старых боковых ворот, Гантер продолжил наблюдение: Вавасур постучал в дверь, она отворилась, и его впустили в башню. Через считанные мгновения во тьме возникли и стали приближаться два огонька; это были светильники на двух заостренных шестах; к той же двери подошла фигура с капюшоном на голове, и в свете факелов Гантер ясно увидел лицо сэра Джеффри де Кали. Затем из темноты подкатила коляска, запряженная парой лошадей, и слуга высадил из нее Уильяма Суиндерби, каноника Св. Павла. Следом приехал помощник шерифа. Вот чудеса-то! Таких свет еще не видывал. Зачем столь высокопоставленным гражданам города Лондона собираться здесь глухой ночью? Что Бого говорил о людях, которые, кроясь от людских глаз, творят дурные дела? «Они прибегают к уловкам и хитростям, — кажется, сказал он. — Хрупок наш мир».

Гантер не мог оторвать глаз от башни, что, как известно, стоит там с незапамятных времен; факелы освещали схваченные строительным раствором огромные, грубо отесанные глыбы ее фундамента. Если правда, что после падения Трои Брут, как предполагают все историки, действительно основал Лондон, то, может, эта башня — доживший до нынешних времен символ Новой Трои, со своей собственной мрачной историей? Лекарь почувствовал прилив сил и решимости. Башня уже пережила всё, предначертанное судьбой, и лишь неукротимая воля помогает ей длить существование. Отчего же к ней стекаются скрытники вроде Майлза Вавасура и Джеффри де Кали? Едва слышный звук называют глухим. Стену без просвета тоже называют глухой. Какие бы темные дела ни творились за этими глухими каменными стенами, наружу не долетит ни гласа, ни воздыхания.

Лекарь просидел в засаде час. Первым из двери вышел помощник шерифа и, освещенный многочисленными факелами, сел в коляску. Следом появился Джеффри де Кали, с ним еще какой-то человек, но Гантер его не разглядел. Потом показался Майлз Вавасур, но остался стоять у огромной двери; ему вскоре подвели коня, и он легко вскочил в седло. Поеду за ним, решил Гантер и тихонько отвязал жеребца. Вавасур свернул на Эддл-Хилл, потом на восток по Картер-лейн; выходит, барристер направляется вовсе не домой. Городские ворота уже закрыты; по-видимому, он скачет к Олдерсгейт. На улицах стояла мертвая тишина, и Гантер старался не слишком приближаться к законнику. Он даже хотел обвязать копыта жеребца тряпками, но ограничился тем, что стал объезжать мощеные участки дороги и даже отдельные камни. Поднял голову и взглянул на усыпанное звездами небо, по которому легко находил дорогу. Видны были даже самые мелкие звездочки, их свет нес ему утешение: все же есть хотя бы одна сфера в нашем мире, где порядок нерушим.

По Сент-Мартинз-лейн Вавасур подъехал к воротам в город; они, естественно, были закрыты, а дорога перегорожена цепями. Тогда он свернул по Эннз-лейн на восток, потом — на север по Нобл-стрит; здесь шел ремонт стены. Опасаясь воров, рабочие каждый вечер убирали лестницы и подмостки, оставляя лишь узкую брешь в стене. Вавасур на миг осадил коня, пошептал ему что-то в ухо и перелетел через низкую кладку. Буркнув своему жеребцу «А ну! Пошел!», Гантер последовал его примеру. Вавасур тем временем уже скакал по Литтл-Бритен по направлению к Смитфилду. Между монастырской церковью и больницей шла довольно широкая дорожка, усыпанная слоем песка — для удобства повозок и телег; песок ярко белел в лунном свете, а башенки и карнизы окружающих домов бросали на дорожку причудливые тени. По обе ее стороны были врыты шесты, к которым днем привязывали лошадей, но сейчас они походили на столбы, у которых сжигают еретиков. Смитфилд всегда будил у лекаря мысли о смерти: животных тут тащили на бойню, осужденных везли на виселицу, в больнице безнадежные страдальцы ждали своего последнего часа. Впрочем, он знал, что в каждом городском округе есть места, где гнездятся несчастья и самый воздух наводит уныние.