Книга Лесной фронт. Благими намерениями - Алексей Замковой

Я застыл как вкопанный. Айнзацкоманда? Сюда?!! Да они первым же делом перевешают тут всех без разбору — имеет человек какое-то отношение к партизанам или нет! И им ведь абсолютно без разницы — выдавали мы себя за полицаев или нет. Даже спрашивать не будут! «А чего ты ожидал после своих художеств?» — спросил самого себя. Ведь и так здесь охота на партизан объявлена. Лес прочесывают… Эсэсовцев вон подогнали… Кстати, а сами те эсэсовцы, которых мы постреляли, не из айнзацкоманды? Впрочем, какая уже разница?

— Бабушка Кожешиха, — я повернулся и посмотрел в часто моргающие, подслеповатые старушечьи глаза, — у вас родственники есть?

— Та какие там родственники! — махнула рукой она. — Муж еще в ту войну пропал, сыны в двадцатом где-то под Киевом полегли…

Я помолчал, дивясь этой женщине, которая потеряла всю свою семью. Потеряла на войне. И явно муж ее воевал в Первую мировую по другую сторону фронта, а дети — в войске Пилсудского. Муж, скорее всего, пал от русской пули в Первую мировую… Дети — от шашек буденновцев, гнавших Пилсудского от Киева до самой Польши… А вот она помогает мне, советскому партизану… Можно сказать, преемнику тех самых русских солдат и буденновцев…

— Вы, бабушка, утром соберите самое необходимое, — сказал я дрогнувшим голосом, — и уходите в лес. И людям, всем, кому можно доверять, передайте, чтобы уходили. В лес, по родственникам… Главное, чтобы не оставались здесь.

— Та куда ж я, старая, пойду? — всплеснула руками Кожешиха.

— Айнзацкоманда приедет сюда, чтобы уничтожить село. — Глядя прямо ей в глаза, я чеканил слова. — Повесят, а может, и еще хуже, всех. Сожгут все. И правых, и виноватых.

— Та шо ж они — не люди… — запричитала Кожешиха.

— Не люди, — кивнул я. — Это не те немцы, которые в четырнадцатом были. Это — не люди.

— Не пойду я, — покачав головой, махнула рукой бабушка. — Людям передам, а сама — не пойду. Пожила уже свое. А ежели убьют меня, то на том свете хай черти их за это лишний раз вилами штрикнут!

— Бабушка, самоубийство — это тоже грех, — напомнил я. — В лесу вы, может, выживете, а здесь…

И самое паскудное — я не мог ей указать на то место, где расположился наш отряд, а она даже не попросила у меня этого. Я ведь и сам понимаю, что обрекаю эту старушку на верную смерть… Сколько шансов у нее выжить в лесу? Пусть не одной, а с остальными односельчанами? Не намного больше, чем если она дождется прихода карателей. Но как я скажу ей, где находится отряд, если среди местных может оказаться такой, кто тут же побежит с докладом к немцам? Или она сама, увидев мучения оставшихся (а такие будут!) односельчан, не выдержит и, чтобы спасти их, расскажет немцам?

Выйдя из дома и оглянувшись в последний раз на Кожешиху, я зашел за угол и побежал. Не скрываясь и не заботясь о том, что кто-то может меня увидеть или услышать. Настолько паскудно на душе было… Да, я могу убить немца. Зарезать, как свинью, полицая, покрывшись при этом с ног до головы его кровью. Я могу пережить смерть товарищей. Смерть в бою или от ран. Но эта старушка… Она помогла мне — дала надежду. Знала, что ей не пережить ни карателей, ни скитаний по лесу… И она, так же как и я, знала, что я могу помочь и ей и людям. И она, так же как и я, знала, что я не имею права им помочь больше, чем уже помог. Парадокс! Но все же — какая же я сволочь!

Я пришел в себя, только перемахнув через остатки ограды за огородом. Упал на колени и перевел дух. В висках стучало, сердце бешено колотилось… Я со всей силы впечатал кулак в землю. Успокоиться! Не время сейчас рефлексировать, мать твою!

— Командир, ты чего так драпанул оттуда? — Симонов подкрался незаметно. — Немцы в селе?

— Тебе кто-то разрешал пост покинуть? — рыкнул я так, что боец отшатнулся.

— Я… — пролепетал он.

— Ладно, хрен с тобой. — Я отдышался и немного успокоился. — Нет там немцев. Забирай Шпажкина и давай к остальным.

Когда все снова оказались в сборе, я кратко обрисовал ситуацию. Немцев в селе нет, один из моих бойцов жив, и его увезли в неизвестном направлении, точнее — в известном, но неизвестно куда. Об айнзацкоманде я умолчал. Надо все хорошенько обдумать.

— Выдвигаемся!

Итак, что у нас получается, по словам бабки Кожешихи? Мы нашумели в этом селе, положив местных полицаев и нескольких эсэсовцев. Теперь немцы хотят примерно наказать за это жителей села. Настроение, которого и так практически не было, стремительно падало, грозя вскоре достигнуть самой земли и начать зарываться вглубь. Нет, я не могу позволить, чтобы эти люди погибли. Хватит с меня и того, что на моей совести камнем висит гибель Семена и Филиппа. Даже пусть один из них был только ранен, когда прикрывал наш отход, — можно считать, что он погиб. Все равно я ничего не смогу сделать, чтобы его спасти. И что теперь? Как ты, гость из будущего, собираешься спасать это село? Ясно, что времени возвращаться в отряд уже нет. Вряд ли немцы станут затягивать с этой акцией. Как бы не опоздать, бегая к Коросятину и обратно.

Я шел, практически не разбирая того, что было под ногами. Ступал автоматически, лишь самым краешком сознания отмечая неровности почвы и находящееся впереди. Сколько немцы пошлют солдат в Сенное? Солдат! Я фыркнул про себя — не стоит этих палачей называть солдатами. Даже свои, солдаты вермахта, презирали СС, а особенно — карателей. Кстати, в этом есть свой плюс. В том, что придется — а я уже решил, что придется?!! — столкнуться не с боевыми частями, с карателями. Вряд ли немцы, тем более зная, что никого, кроме местных жителей, в селе не будет, пришлют сюда крупное подразделение. Максимум, они могут ожидать, что кто-то из крестьян припрятал на сеновале винтовку, и пальнет, когда поймет, какая участь его ожидает. Одна-две машины? Возможно, еще пара мотоциклов и, вместо машин, бронетранспортер. Хотя зачем карателям бронетранспортер? Да, думаю, что стоит ожидать не более чем два грузовика, в которых будет от силы тридцать человек, и еще один или два мотоцикла — плюс еще максимум четверо. А полицаи? Чуть подумав, я пришел к выводу, что вряд ли на такое дело пошлют кого-то из местных. Слишком уж жуткие методы устрашения у карателей — даже предатели могут не выдержать. Разве что один-два человека в качестве проводников.

А если это все ловушка? — пришла в голову мысль. Если полицай специально сболтнул об айнзацкоманде, ожидая, что его слова достигнут нужных ушей? Тогда нас будет ждать большой сюрприз… Нет, я отмел эту мысль. Все равно я не имею права так рисковать. Ведь на кону жизнь десятков людей! Целого села! Но лезть вот так, без оглядки… А если устроить засаду — ведь все равно с имеющимися в моем распоряжении людьми в открытый бой вступать нельзя! — где-нибудь по дороге к Сенному? Я покрутил в голове такой вариант и так и эдак. Как раз за взрывчаткой идем. Что-нибудь сообразим, чтобы заминировать дорогу — это, считай, минус один грузовик, а второй изрешетим пулями. Только какую именно дорогу минировать? Мысли в голове понеслись со скоростью табуна диких лошадей. Немцы поедут со стороны Ровно. Возможно, направят какую-нибудь часть, находящуюся восточнее, но я в этом сомневаюсь. Ровно — довольно крупный город по меркам этого времени. Возможно, там даже расположилась какая-нибудь немецкая администрация, заведующая местными делами…