Книга Наркомент - Сергей Донской

– Дай денег, – сказала она хриплым голосом. – Мне раскумариться нужно. Хоть «колесами», хоть джефом.

– Джеф – это что? – заинтересовался я. – Никогда не слышал.

– Народное средство, – покривила Верка губы в подобии улыбки. – Мачмала на основе эфедрина. Гадость страшная, но без дозы я загнусь.

– Ты загнешься без этого всего, – я сделал широкий жест рукой, которым обозначил всю огромную квартиру с ее богатой начинкой. – А под кайфом ты ни на что не способна – ни выход искать, ни сопротивляться.

Верка прищурила глаза:

– Ты, что ли, способен? Крутишься тут, вынюхиваешь. Свой кусок спешишь урвать? А как дойдет до дела, так в кусты, а? Герой, блин, выискался! Посмотреть бы, как ты перед Мишаниной бригадой станешь на брюхе ползать!

– Допросишься, Верунчик, – предупредил я.

– Бить будешь?

– По-настоящему поколотить тебя не сумею – не то воспитание. А вот выпороть – могу запросто. Ремнем. Со свистом.

– Пори!

Глядя мне в глаза, Верка кокетливым жестом маленькой девочки, приподнимающей подол короткого платьица, взялась пальцами за края своей распашонки и пригласила меня убедиться, что полностью готова к обещанному наказанию. Сначала моему взору открылась юная поросль, затейливо подстриженная в форме сердечка. Потом Верка крутнулась на месте и продемонстрировала мне свои упругие ягодицы, смиренно дожидающиеся порки – хоть в прямом, хоть в переносном смысле, как угодно. Яркокрылая бабочка, вытатуированная на левом полукружье, опасливо встрепенулась.

– Ты! – сказал я, и это прозвучало как невольный горловой спазм. – Кончай свой цирк!

– Это не цирк, это эротика, – поправила меня она.

– Кончай! – повторил я коротко, как только сумел проглотить набежавшую слюну.

– А ты помоги, – предложила Верка, кося через плечо бесстыжим глазом.

В этот момент я догадался отвернуться и в маршевом темпе направился в гостиную, чтобы устоять перед искушением. Едва я успел развалиться в кресле и задымить сигаретой, Верка настигла меня снова. Распашонка опять кое-как прикрывала ее бедра, но это была лишь маленькая условность, поскольку я совершенно точно знал, как именно выглядит у Верки все то, что принято прятать от нескромных взглядов.

– Мне нужны деньги, – заявила она, и в голосе ее не осталось ни капли недавней дурашливости. – Эти ублюдки все забрали, до последнего рублика. Мы с Маринкой теперь по нулям, даже на проезд ничего нет. Выручай, если уж ты теперь наш единственный кавалер.

Я прищурился, посматривая на Верку сквозь голубоватый дым, и поинтересовался:

– А если я попрошу взамен кое-какие услуги?

– Пожалуйста! – она дернула плечами. – Только скорее, а то Маринка на меня обидится.

– Дура, – сказал я. – Маленькая самовлюбленная дура с куриными мозгами! Ты решила, что я тебя покупаю, малолетку бестолковую?

– Нет? – она слегка растерялась. – Чего же ты хочешь?

– Я дам тебе немного денег. Я помогу вам разобраться с вашими знакомыми. А ты за это совершишь со мной одно небольшое путешествие. Надеюсь, ты, когда нанюхаешься своей дряни, способна что-нибудь соображать?

Верка закивала головой так быстро и часто, что мне невольно вспомнилась птица, жадно клюющая подсыпанную прикормку. Она была готова заглотить что угодно, лишь бы поскорее заполучить желаемое.

И это было отличное средство держать стервозную истеричку на коротком поводке. Получая подачки, она вряд ли приготовит мне какую-нибудь новую подлянку, это раз. А во-вторых, длинноногая девица могла мне очень пригодиться в качестве приманки для любвеобильных кавказцев, которых я собирался выследить в Новотроицке.

Пока что определенного плана у меня не было. Зато имелась покорная помощница, а это было кое-что для начала.

– Вот, – я протянул Верке немного денег. – На пару дней хватит?

– Еще столько же – и я твоя!

– Ты мамина и папина, – уточнил я. – В мое распоряжение ты поступаешь лишь на время. И не надейся, что оно продлится долго.

– Упаси господь! – Как только в Веркиных руках оказалась требуемая сумма, она мигом обрела прежний апломб и непередаваемое нахальство.

– И когда я тебя снова увижу? – осведомился я.

– Да хоть прямо сейчас!

Раз! Верка задорно повторила уже знакомый мне трюк, но на этот раз он подействовал на меня абсолютно иначе. Вместо того чтобы почувствовать себя полным идиотом, я постарался представить себе, как отреагируют на подобные хулиганские замашки воины Геворкяна.

– Доволен? – Верка откровенно издевалась.

– Свободна. – Я отослал ее барственным взмахом руки, а сам принялся обдумывать игру, в которой меня ожидала или победа, или окончательное поражение. Такое, после которого уже не поможет никакая реанимация.

4

Я лежал на диване в Марининой гостиной и думал. Вышла Марина. В халат она куталась с таким видом, словно не горячую ванну принимала, а купалась в ледяной проруби. От нее пахло шампунем и коньяком, на лице по-прежнему сохранялись следы побоев.

Меньше чем за сутки владелица этой роскошной квартиры перестала чувствовать себя хозяйкой. И синяк под глазом стал для нее первой отметиной грядущего бомжеского существования.

– Нравлюсь? – горько усмехнулась она, осторожно покривив свои распухшие пунцовые губы.

Прежде чем сунуться с утешениями, я невольно подумал, что у мужских кулаков и силикона, применяемого голливудскими красавицами, оказывается, есть кое-что общее: они производят довольно схожий эффект.

– До свадьбы заживет.

– До чьей свадьбы? – спросила Марина, усаживаясь с ногами в кресло напротив.

– Конечно, до твоей, – ответил я, и, не дожидаясь вопроса: «с кем?», продолжил: – тебе еще повезло.

– Неужели?

– Моя бывшая жена лишилась не только чести, но и рук, – произнес я, помрачнев при воспоминании об изувеченной Светке. – Ее теперь никогда не изнасилуют – инвалиды в этом смысле самый защищенный народ. Не уверен, правда, что ее новый муж тоже на нее позарится, разве что ему по счастливой случайности ампутируют какую-нибудь конечность.

Я представил себе безногого или безрукого Воропайло, и, странное дело, в таком облике он понравился мне гораздо больше, чем пышущий здоровьем, лучащийся энергией и брызжущий слюной от избытка чувств.

– Тебе ее жалко?

– Конечно, жалко. И тебя тоже.

Если быть до конца честным, то следовало бы добавить: «А себя-то как жалко! Не передать словами!» Но настоящие герои никогда не распускают нюни…

Мое сочувствие, похоже, немного приободрило Марину – ее влажный «ежик» как бы просветлел, а фонарь под глазом заиграл цветастыми переливами. Мне понравилась роль гуманиста и, желая проявить еще больше человеколюбия, я вздохнул и сообщил, что Верунчика жалею тоже.