Книга Слепой. Исполнение приговора - Андрей Воронин

Баня оказалась заперта на замок – не ржавый висячий, как можно было ожидать, а врезной, новенький и, судя по конфигурации скважины, достаточно надежный. Прочная дверь, надежный замок и окно, протиснуться в которое смогла бы разве что кошка, да и то не всякая, неплохо гарантировали баню от нежелательного проникновения случайных мародеров. Да и какие тут, в зоне, нынче мародеры? Все, что можно было вывезти и продать, давно вывезено и продано. К тому же сюда, в лесную глушь, мародеры не сунутся: что им тут делать – грибы собирать?

Сунув пистолет стволом под мышку, подполковник Молчанов порылся в глубоких карманах камуфляжных брюк и извлек из правого звякнувшую связку ключей. Выбрав тот, что с виду казался подходящим, вставил в замочную скважину и повернул. Ключ ворочался в замке мягко, практически без усилий; дверь оказалась заперта на целых четыре оборота, что лишний раз свидетельствовало: да, замочек непростой.

Открыв дверь, подполковник усмехнулся. Косяк был надежно укреплен металлическими уголками, а само дверное полотно изнутри оказалось подшито стальным листом двухмиллиметровой толщины. За такой дверью можно без проблем пересидеть небольшой штурм; за такими дверями, как правило, люди прячут что-нибудь ценное – как минимум, что-то, что дорого им самим.

Посмотрим, сказал себе подполковник Молчанов и, пригнувшись в низком дверном проеме, вступил в тайное лесное логово покойного майора Бурсакова, здесь, в приграничье, более известного под неблагозвучной кличкой «Струп».

Единственное окошко размером с носовой платок почти не давало света, и в бане было темно и сыро, как в погребе. Тут стоял запах древесной трухи, печной гари и березовых веников. Последний напомнил подполковнику другую баню – шикарную, просторную и светлую баню в доме начальника погранзаставы Стеценко, – и он брезгливо скривился: живет же на свете такая мразь! Подполковник искренне ненавидел людей, позорящих военную форму, и презирал слизняков в форме, неспособных защитить не то что страну, а хотя бы себя и своих близких. Ведь был же у него в руке пистолет, а толку? Даже прицелиться не успел, бурдюк с кишками…

Посветив карманным фонариком, он отыскал на полке в предбаннике керосиновую лампу, рядом с которой обнаружился обтерханный коробок спичек. В темноте, осветив серые от старости бревенчатые стены, расцвел неяркий оранжевый огонек. Держа лампу над головой, чтобы свет не слепил глаза, подполковник Молчанов приступил к осмотру помещения.

Банька была устроена скромно, на деревенский манер. Холодный предбанник ныне совмещал функции прихожей и кладовой, а в моечном отделении, оно же парилка, покойный майор обустроил себе жилье. Кроватью ему служил полок, а готовить себе пищу этот ловкач, похоже, приспособился прямо на каменке. Печка была коряво, но тщательно и притом совсем недавно оштукатурена. Судя по всему, она пребывала в полной исправности, так что в случае нужды в этом люксовом номере можно было еще и помыться, и даже, наверное, попариться.

Прихотливостью в быту покойничек явно не отличался – либо даже наедине с собой старался оставаться в образе, либо еще в Москве привык жить, как свинья. Постелью ему служила какая-то грязная рванина, а немногочисленная посуда густо заросла сажей и была сальной даже с виду. Трогать ее, чтобы проверить это впечатление, подполковник не стал – да боже сохрани, еще чего не хватало!

Вместо этого он снова осмотрелся, уделив особое внимание полу, стенам и потолку. У любого, даже самого осведомленного и компетентного информатора имеется предел возможностей, который он не в силах переступить, и у каждого человека, особенно если он – агент, работающий под прикрытием, есть свои секреты, большие и маленькие, о которых он не докладывает даже своему руководству. Что касаемо данной конкретной берлоги, то доподлинно подполковнику Молчанову было известно только ее местоположение. Остальное представляло собой его домыслы – весьма, впрочем, правдоподобные.

Стены были бревенчатые, бревна – цельные, без надрезов, вставок и прочих видимых глазом повреждений и усовершенствований. Подполковник поковырялся пальцем в расположенной на уровне глаз дырке от сучка, ничего в ней не нашел – ни потайной кнопки, ни свернутой в трубочку записки – и, потеряв интерес к стенам, сосредоточил свое внимание на полу.

В углу под лавкой он обнаружил то, что искал – поперечную щель, аккуратный узкий надрез, протянувшийся через две широких, толстых дубовых доски. Если бы подполковник не просунул лампу под лавку, щель осталась бы незамеченной, надежно замаскированная густой тенью. Стукач или не стукач, а к делу покойный майор подходил основательно и с выдумкой – убогой, спора нет, но все-таки выдумкой.

Снова одобрительно кивнув, подполковник Молчанов повесил лампу на загнутый крючком ржавый гвоздь, несомненно, вбитый в потолочную балку именно с этой целью, отставил лавку к противоположной стене и вогнал в щель вороненое, с зазубренной спинкой лезвие спецназовского ножа. Действуя им, как рычагом, он по одной приподнял и отложил в сторону ничем, кроме собственного веса, не прикрепленные к лагам доски.

В открывшемся прямоугольном отверстии тускло блеснула слегка тронутая ржавчиной, похожая на рукоятку штопора железная ручка. Подполковник опять кивнул: да, все верно. Связка ключей, снятая с тела Бурсакова (с трупа Струпа, подумал он с усмешкой), навела его на абсолютно правильные мысли. Ключ от входной двери был современный – латунный, с двумя затейливо и сложно обработанными бородками. Зато два других – тоже двухлопастные, массивные, из почерневшего от времени олова – вызывали из глубин памяти образ архаичного несгораемого шкафа, какие до сих пор можно встретить в присутственных местах – бухгалтериях, служебных кабинетах милицейских оперуполномоченных и тому подобных, отмеченных неизбывной бюджетной нищетой казенных дырах.

Именно такой шкаф – невысокий, напольный, а его уменьшенная до размеров небольшого стального куба модификация – лежал дверцей кверху под полом бани на затерявшемся в чаще радиоактивного леса вымершем хуторе. Он был выкрашен бледно-серой, местами облупившейся до голого железа масляной краской и имел длинный инвентарный номер, который какой-то болван догадался от руки намалевать не на задней или боковой, как водится, а прямо на передней стенке. Судя по этому номеру, Струп нарыл данную консервную банку где-то здесь, в зоне, так что она почти наверняка фонила – вопрос лишь в том, насколько сильно.

Снова вооружившись связкой ключей, подполковник отпер оба замка, повернул ручку и поднял тяжелую крышку.

– Ну-с, посмотрим, что ты тут накопал, – вполголоса обратился он к покойному хозяину тайника.

Накопано было немало. В сейфе как попало, вперемешку лежали фотографии и документы, которые Бурсаков зачем-то – не иначе, как для верности, – потрудился распечатать, кассеты от старого пленочного диктофона, клочки бумаги с какими-то нарисованными от руки схемами… Перелопачивать эту кучу, вникая в каждую бумажку, у подполковника не было ни времени, ни желания. Вряд ли среди этого барахла могло находиться что-то по-настоящему ценное – откуда? Струп функционировал на уровне, до которого действительно важная информация просто не могла просочиться. Он был охотником на мелкую дичь, коллекционером и трудолюбивым биографом местных уродов, и не более того. Но где-то тут, на записанных исподтишка кассетах и отщелканных из засады фотографиях, могла обнаружиться тоненькая ниточка, слабый намек, способный навести умных людей на правильные мысли.