Книга Опасное семейство - Фридрих Незнанский

Но с какого-то момента начался процесс передела собственности. Непонятные люди — вероятно, подставные лица с явными уголовными замашками — стали в буквальном смысле осаждать акционеров, предлагая — опять же, пока «предлагая»! — продать им свои акции. С согласными никаких проблем не возникало, а с теми, кто отказывался, поступали довольно круто — еще не убивали, нет, но жизнь делали, мягко выражаясь, невыносимой. Угрожали семьям, поджигали дачи, устраивали автомобильные аварии, портили машины. Жаловаться и искать правду люди боялись. Видя такую ситуацию, некоторые поставщики сырья для химкомбината, прежде верные и честные компаньоны, начали срывать поставки, находить тысячи причин для неисполнения утвержденных ранее договоров. В общем, атмосфера и вокруг комбината, и на нем самом, в трудовом коллективе — а это тысячи людей! — сложилась крайне тягостная и взрывоопасная.

И тут обнаружилась одна деталь, которая неожиданно словно высветила возможные причины ухудшения обстановки на производстве и общей атмосферы в городе.

Дело в том, что сорок восемь процентов акций предприятия принадлежали дочери покойного ныне директора комбината, предшественника Савельева — Сергея Николаевича Камшалова. Точнее, после его смерти от рака эти акции по наследству перешли к его дочери Насте.

— Рассказывать о ней я не буду, Александр Борисович, — заметил Савельев, — но если хотите узнать как можно больше об этой истории, советую пообщаться с ней. Возможно, она с вами будет откровенной.

— А что она собой представляет? Как с ней беседовать?

— Дама тридцати лет от роду, была недолго замужем. Но характером обладает отцовским — решительная, отчасти упрямая, своевольная. Ну и… симпатичная. Многие искали к ней подход, но повезло какому-то москвичу, по слухам, сбежавшему через год. Поинтересуйтесь, она может рассказать немало любопытного.

— Ну, например?

— Скажем, о том, как на ее акциях схлестнулись интересы дяди и племянника Киреевых и что из этого потом вышло. Но я, Александр Борисович, сплетен и слухов не люблю, стараюсь ими никогда не пользоваться, а вот Настя наверняка догадывается, из-за чего и когда разгорелась война, которая сегодня достигла своего пика.

Савельев помолчал, словно обдумывая сказанное, и закончил на том, что идти на комбинат им совсем не обязательно. Уже прощаясь, Филипп Алексеевич с нотками извинения в голосе сказал, что сам факт его снятия на собрании акционеров выглядел настолько оскорбительным, что у него пропала всякая охота встречаться с теми людьми. Хотя он может честно признаться, что гибель — ну, пусть пока исчезновение — семерых людей, близких ему в прошлом по духу, по сути предавших его, не вызывает у него глубокой печали или чрезмерного сочувствия. Нет, все в пределах, так сказать, гражданской нормы. Семьи, конечно, не виноваты, их жаль. И, разумеется, он не сторонник столь радикальных «наказаний», но если уж говорить откровенно, то в этом акте просматривается какое-то проявление вселенской справедливости. Зло-то в конечном счете должно быть наказано или нет?

Бывший директор, конечно, высказал странное признание, но оно не заставило Турецкого заподозрить в чем-то Савельева. Его можно было понять. Если еще, естественно, и принять во внимание его своеобразную трактовку применения «гражданской нормы».

Вот ведь так и случается в иной ситуации. Кто-то обижает тебя, откровенно портит жизнь, гадит по-черному, причем не по делу, а просто по каким-то своим, неизвестным тебе причинам. Зло в твоей душе копится, разгорается и наконец достигает такого градуса, что ты, и это самое страшное, однажды как бы срываешься с резьбы и искренне желаешь обидчику смерти. Ну то, что это не по-божески, как говорится, и ежу понятно. Оно даже, по большому счету, и не по-человечески. Но — бывает такое, ничего не поделаешь. И вот проходит какое-то время, и с обидчиком твоим случается беда. И неважно, поскользнулся ли он и разбился до смерти, либо машина его сбила, молния по башке ударила, он простудился под дождем, покашлял и помер. Нет его больше на белом свете. А ты успокоился? Враг получил заслуженное, по твоему убеждению, наказание. Задумайся в этот момент — действительно «черный» у тебя глаз или ты в приступе самомнения сам так решил? Опасная игра с судьбой — брать на себя такую роль. Или не очень? Нет уж, пусть каждый решает сам за себя…

Они расстались, возможно, несколько более суховато, чем было необходимо — справедливости ради. Но Турецкий понял, что надо обязательно найти эту загадочную акционершу, возможно, она и в самом деле знает какой-то секрет, который поможет вскрыть пружины преступлений.

И еще запомнился намек на драчку, разгоревшуюся между дядей и племянником. Это странно, так как Александр Борисович только что своими глазами рассматривал фотографию, на которой именно оба Киреевых вместе с губернатором с одинаковой показной печалью провожают в последний путь того, кого сами же, надо понимать, и отправили к праотцам. Ну что за город?! Что за люди?!

Как там у Булгакова? Люди как люди, только их испортил квартирный вопрос. Кажется, так. Тогда был квартирный вопрос, а сейчас что? Ну да, конечно, с квартирами они уже решили…

Неожиданный философский настрой Александра Борисовича был понятен окружающим. Но реально на завтра уже обозначались конкретные направления дальнейшего расследования. Это радовало. Однако возникли и почти непреодолимые трудности.

После подробной информации Володи Яковлева Турецкий с Грязновым пришли к ожидаемому, впрочем, выводу, что фактически все, за малым исключением, местные правоохранители и силовики начинают им ставить палки в колеса. А они рассчитывали хотя бы на нейтралитет с их стороны — так, во всяком случае, полагал и Щукин. Но они ошиблись. А значит, и на батальон солдат для прочесывания местности в поисках спрятанных людей или, скорее, трупов рассчитывать пока нельзя. А своими усилиями с такой задачей справиться нереально. Остаются исполнители. Вот на них и надо сосредоточить все внимание в первую очередь.

Грязнов сообщил, что уже созвонился с Питером, подробно переговорил с нынешним начальником ГУВД Виктором Гоголевым и проинструктировал его относительно Игната Русиева. Виктор, в свою очередь, попросил узнать из прошлых уголовных дел Игната все, без исключения, его связи по стране — с кем сидел, когда, сколько и так далее. Словом, без этой оперативной информации не обойтись. Но при этом Гоголев обещал своим друзьям — впрочем, тоже не в первый и далеко не в последний раз — приложить максимум усилий. Звучало, может, и с долей иронии, но они слишком хорошо знали Виктора Петровича, чтобы не сомневаться ни на йоту в его уверениях.

Хорошо, что с этим вопросом они разобрались. Но вот где искать остальных преступников?

Ни Турецкий, ни Грязнов ни слова не сказали о необходимости расследования именно их группой убийства Трегубовой, это теперь как бы подразумевалось само собой? Значит, и дело, которое возбуждено районной прокуратурой, надо было забирать в свое производство. Все же понимали, что убийства мужа и жены тесно связаны между собой. И Лилия Петровна определенно знала, за что убили ее супруга. Доказательство тому сегодня обнаружено в секретном сейфе Анатолия Юрьевича. Это были акции химического комбината. Получается так, что он тоже имел непосредственное отношение к переделу собственности. Правда, это обстоятельство еще не указывало на нечистоплотность помыслов Трегубова, да и хотелось ему искренне верить. Грязнов отлично помнил его по прошлым временам как честного и ответственного человека. Турецкий, также общавшийся с Тре-губовым, когда он приезжал в этот город для расследования одного важного дела, но знавший о начальнике ГУВД больше по словам Славки, верил другу. Нет, им не хотелось разочаровываться в человеке, которого уважали. А факты? Их еще надо доказывать…