Книга Субмарины уходят в вечность - Богдан Сушинский

Жену, Эмми Зоннеман, с дочерью он заранее отправил сюда, на виллу в Берхтесгадене, а сам не оставлял «Каринхалле», пока оттуда не ушли два железнодорожных состава с картинами, драгоценностями и прочим имуществом. А потом еще сформировал автоколонну с наиболее ценными вещами и на легковой машине, под чисто символической охраной, долго и трудно пробирался сюда чуть ли не через всю Германию, по узкому коридору между русскими и англо-американскими войсками. Коридору, который в любое время мог быть перекрыт вражескими десантами и над» которым множество раз появлялись эскадрильи бомбардировщиков.

— Заключение, господин рейхсмаршал, подготовлено, — услышал Геринг позади себя голос начальника канцелярии ставки фюрера. Медленно, слишком медленно повернувшись лицом к нему, бывший лучший ас Германии молча уставился на имперского министра. — Оно однозначно истолковывает нынешнюю ситуацию в ставке фюрера и в Берлине в целом как подлежащую определению «непредвиденные и чрезвычайные обстоятельства», наличие которых позволит вам действовать во исполнение указа фюрера от 29 июня 1941 года.

Ламмерс умолк, считая свою миссию выполненной, но и Геринг тоже не спешил с какой-либо реакцией на его сообщение.

— И какой же из этого, господин начальник рейхсканцелярии и имперский министр, следует вывод? — негромко, но очень уж внушительно спросил генерал Коллер.

— Вам задал вопрос представитель люфтваффе при рейхсканцелярии, — наконец-то ожил и сам Геринг.

Ламмерс растерянно оглянулся на генерала и пожал плечами, давая понять, что все, что его обязывала сказать данная процедура, он уже сказал.

— Из этого заключения следует, что, исходя из письменно изложенной воли фюрера, вы как его политический преемник можете приступать к реализации пунктов, указанных в завещании. Но только, при одном условии…

— Каком еще условии?! — почти прорычал генерал Коллер. — Опять эти канцеляристские оговорки! Мы же все выяснили, господин Ламмерс.

— И все же как юрист я считаю своим долгом предупредить господина рейхсмаршала.

— Говорите, Ламмерс, говорите, — почти тем же генеральским рычанием подбодрил его хозяин кабинета.

— Особенность создавшегося положения такова, что лучше было бы, если бы фюрер сам каким-то образом письменно подтвердил невозможность для себя исполнять обязанности канцлера Германии.

— Но ведь вы же сами утверждаете, что обстоятельства непредвиденные и фюрер не может исполнять свои обязанности.

— Я говорю это только из ваших слов. Тем временем ваши враги легко могут представить десятки телеграмм, радиограмм и даже письменных приказов фюрера, которые будут доказывать, что ваши действия, ну скажем, слишком поспешны и необоснованны. Вы понимаете, о ком идет речь, и понимаете, что люди, которых мы оба имеем в виду, легко и быстро сумеют доказать это. Так что лучше было бы, чтобы фюрер каким-то образом уполномочил вас стать его полномочным представителем.

Геринг и Коллер растерянно переглянулись, и Геринг понял: даже всезнающий генерал не знает, как ему теперь реагировать на слова руководителя имперской рейхсканцелярии. А выход неожиданно нашел адъютант Инген. Он шагнул к Ламмерсу, бесцеремонно выхватил у него из руки письменное заключение, сняв очки, словно не доверял им, поднес текст к непозволительно 6лизоруким глазам и, самодовольно хмыкнув, похлопал пальцами по листу бумаги.

— Прошу прощения, господа, но всех тех слов, которые господин Ламмерс только что произнес, в письменном заключении нет!

— Но там есть — потянулся было главный канцелярист рейха к бумаге, однако Инген предусмотрительно отвел свою руку и даже чуть-чуть приподнял ее.

— А коль на бумаге этих слов, господин канцлер, — особо подчеркнул он это свое «господин канцлер», — нет, то и мы с вами их не слышали. Ну, может, и слышали какие-то частные пожелания Ламмерса, однако не запомнили. Пребывая под постоянными англо-американскими авианалетами и приближающимися артобстрелами, — вы слышите меня, Ламмерс, пребывая под непрерывными авианалетами противника! — мы сочли эти частные замечания канцеляриста несущественными. Поскольку думали не о канцеляристских тонкостях, а о судьбе германского народа.

— Вы согласны с мнением майора Ингена? — как можно спокойнее поинтересовался Геринг.

— Мое письменное заключение заверено моей подписью и печатью рейхсканцелярии, — с грустью посмотрел имперский министр на почти зажатый в кулаке лист гербовой бумаги, с которой адъютант Инген расставаться, не намерен был. И по глазам его рейхсмаршал понял: если бы этот листик вновь оказался в руках Ламмерса, тот наверняка помчался бы его переписывать. Но генерал Коллер вновь вмешался в ситуацию:

— И все же пусть господин Ламмерс лично вручит свое письменное заключение полноправному представителю фюрера. Инген, верните ему бумагу. В ваших руках она не очень-то смотрится. И больше никаких уточнений или возражений, господин Ламмерс.

Последние слова Геринг дослушивал уже стоя посреди кабинета и готовясь принять указ фюрера и заключение из рук начальника рейхсканцелярии. И когда этот момент наступил, в кабинет ворвался с фотоаппаратом какой-то шустрый старичок, очевидно, заранее заготовленный все тем же неутомимым Коллером.

— Согласитесь, господин рейхсмаршал, что акт действительно исторический и неповторимый! — прокричал фотограф заранее заученную фразу — Понятно, что он должен быть увековечен для истории.

— И он будет увековечен, — решительно подтвердил Геринг, выдержав на себе вопросительный взгляд Коллера, который все еще хотел видеть своего патрона таким, каким и должен быть истинный правитель рейха. Пусть даже… поверженного рейха.

Когда эта церемония была завершена, Геринг отпустил всех, кроме своего адъютанта Ингена, и, опустившись в кресло, вновь впал в апатическое состояние растревоженного бездумья.

Усевшись у приставного столика, майор какое-то время встревоженно наблюдал за состоянием рейхсмаршала, а затем, понимая, что ему опять не хватает подпитки решительностью, вдруг с надеждой спросил:

— Может быть, вернуть генерала Коллера?

— Зачем? — вяло отреагировал Геринг.

— Для поднятия духа, — объяснил майор, немного поколебавшись. — Исключительно для поднятия духа.

— В данном случае его излишняя бодрость может только помешать. То, что вы привезли мне из Берлина — всего лишь слова очевидца некоего разговора. Тем временем фюрер все еще жив, и мне предстоит каким-то образом уведомить его о том, что я не стремлюсь лишить его власти или перенять все его полномочия, а всего лишь собираюсь выступать в роли его наместника в Баварии и Швабии. Это должна быть телеграмма, однако составить ее следует таким образом, чтобы не дать повода Борману, моему злейшему врагу, использовать ее против меня, чтобы я не оказался в руках людей Бормана, в руках гестапо, в руках местного штаба СС.

— Борман не решится, господин рейхсмаршал. Фюрер сам предложил вашу кандидатуру как наиболее приемлемую для переговоров, я это слышал. Ни Борман, ни Геббельс не решатся ослушаться его.