Книга Чужое лицо - Энн Перри

— А вы, я смотрю, не очень-то любили Джосселина.

Эстер попыталась заглянуть в лицо Калландре.

Калландра улыбнулась.

— Не очень, хотя временами он был весьма остроумен и действительно умел занять людей. Он прекрасно музицировал, а мы склонны прощать многое тем, кто способен усладить наш слух. Впрочем, сам он, насколько мне известно, не сочинял.

Сотню ярдов они прошли в молчании, слушая шум ветра в кронах огромных дубов. Шум этот напоминал то журчание бурного ручья, то гул морского прибоя. Вслушиваясь в эти поистине прекрасные звуки, Эстер чувствовала, как очищается ее душа.

— Ну? — заговорила наконец Калландра. — Что ты решила, Эстер? Я уверена, ты хотела бы по-прежнему ухаживать за больными — в военном госпитале или в какой-нибудь из лондонских больниц, если туда рискнут принять на работу женщину.

Энтузиазма в ее голосе, однако, не чувствовалось.

— Но? — продолжила за нее Эстер.

Большой рот Калландры дрогнул в подобии улыбки.

— Но я думаю, что ты способна на большее. У тебя есть административные способности и боевой характер. Ты не отступишь ни перед какими трудностями и постараешься выиграть любое сражение. В Крыму ты овладела новыми приемами ухода за больными. Если ввести их здесь, в Англии, покончить с перекрестным распространением инфекций, с антисанитарией, с безграмотностью больничного персонала, с условиями, которые приведут в ужас любую домохозяйку, — ты сможешь сберечь гораздо больше жизней.

Эстер еще не рассказала подруге о крымской корреспонденции, подписанной именем Алана Рассела, но теперь Калландра направила мысли подруги в совсем другое русло.

— И как же это сделать?

Статьи в газеты подождут. Конечно, Эстер уже слышала, что мисс Найтингейл со свойственной ей страстью пытается провести радикальные реформы в сфере медицины. Но даже она, героиня, обожаемая всей страной, мало что могла сделать в одиночку. Меркантильные интересы оплели коридоры власти, как корни векового дерева. Чиновники дорожили своим положением, а то и просто боялись перемен, которые неминуемо выявили бы их глупость и некомпетентность.

— Как мне получить подходящее место?

— У меня есть друзья, — доверительно сообщила Калландра. — Я стану писать письма: буду просить их об одолжении, апеллировать к совести и чувству долга, а в случае отказа угрожать личным и общественным осуждением! — Глаза ее улыбались, но голос звучал весьма решительно.

— Спасибо, — кивнула Эстер. — Я постараюсь, чтобы ваши усилия не пропали даром.

— Конечно, — согласилась Калландра. — В противном случае я бы и пытаться не стала.

И они двинулись дальше сквозь тенистый парк.

Два дня спустя был зван к обеду генерал Уодхем с дочерью Урсулой, невестой Менарда Грея. Гости прибыли довольно рано и, пока не позвали к столу, беседовали с остальными в гостиной.

Так вышло, что тактичность Эстер именно в этот день подверглась серьезному испытанию. Хорошенькую Урсулу весьма красили пышные светлые волосы с рыжеватым отливом и тронутая загаром кожа, свидетельствовавшая о частых прогулках под открытым небом. В разговоре выяснилось, что ее любимыми развлечениями были верховая езда и охота. Она явилась в голубом вечернем платье, слишком ярком, по мнению Эстер. Это особенно бросалось в глаза на фоне лавандового оттенка шелков Фабии, темно-синего одеяния Розамонд и скромного лилового платья самой Эстер.

Калландра облачилась в черный с белым наряд — эффектный, но немного устаревший. Впрочем, за модой она никогда и не следила.

Генерал Уодхем был высокий крепкий мужчина со встопорщенными баками и водянистыми голубыми глазами. Эстер никак не могла понять, близорукостью он страдает или дальнозоркостью; в любом случае, во время разговора он ни разу не остановил взгляд на собеседнице.

— Изволите гостить, мисс… э… мисс…

— Лэттерли, — подсказала она.

— Ах да… конечно… Лэттерли.

Генерал до смешного напоминал ей тех вояк среднего возраста, которых они с Фанни Болсовер выбирали объектами своих насмешек. Усталые и напуганные, провозившись всю ночь с очередной партией раненых, они падали на соломенный тюфяк и, прижавшись друг к другу в поисках тепла, принимались перемывать косточки офицерам. Обе смеялись, лишь бы не расплакаться, и потешались над начальством, потому что верность, сострадание и ненависть — это слишком сильные чувства, а у девушек уже не оставалось ни физических, ни душевных сил.

— Подруга леди Шелбурн, если не ошибаюсь? — проговорил генерал. — Очаровательно, очаровательно…

— Нет, — поправила она. — Я — подруга леди Калландры Дэвьет. Мне посчастливилось познакомиться с ней несколько лет назад.

— В самом деле?

Ничего не прибавив, он повернулся к Розамонд, которая была куда привычнее к светским беседам.

Когда позвали к столу, для Эстер не нашлось пары, и она охотно двинулась в обеденный зал бок о бок с Калландрой. Зато сидеть ей пришлось прямо напротив генерала.

Подали первые блюда, и все приступили к трапезе: леди — с изяществом, мужчины — с аппетитом. Поначалу разговор не клеился, когда же с супом и рыбой было покончено и первый голод утолен, Урсула принялась рассказывать об охоте и сравнивать достоинства различных скакунов.

Эстер не вмешивалась. Верхом ей доводилось ездить лишь в Крыму. Внезапно ей представились искалеченные войной голодные животные. Воспоминание оказалось столь болезненным, что Фабии пришлось трижды окликнуть Эстер по имени, прежде чем та поняла, что к ней обращаются.

— Прошу прощения! — смущенно извинилась она.

— Кажется, вы говорили, что мельком виделись с моим покойным сыном, майором Джосселином Греем?

— Да, к сожалению, лишь мельком. Раненых было очень много. — Она упомянула об этом лишь из вежливости, но перед глазами снова предстал госпиталь и сотни людей — искалеченных, обмороженных, умирающих от холеры, дизентерии, голода. И крысы, кругом крысы…

Но самое страшное — это, конечно, земляные укрепления вокруг осажденного Севастополя; жестокий мороз; множество тусклых ламп в грязи. Свет одной из них, сжатой в трясущейся руке самой Эстер, падает на лезвие пилы, пока хирург проводит ампутацию. Она вспомнила, как впервые увидела рослую фигуру Ребекки Бокс, когда та выносила раненых с территории, уже захваченной войсками противника. Как бы далеко ни находился несчастный, Ребекка всегда доставляла его в палатку полевого госпиталя.

Все молча смотрели на Эстер, ожидая от нее добрых слов о покойном. Ведь, в конце концов, он тоже был солдат — майор кавалерии.

— Он действительно выделялся своим обаянием. — Эстер не лгала. — У него была чудесная улыбка…

Фабия с облегчением откинулась на спинку стула.

— Так похоже на Джосселина. — подтвердила она, и голубые глаза ее затуманились. — Веселый и храбрый даже в самых трудных обстоятельствах. Мне до сих пор не верится, что его уже нет. Я все жду, что вот сейчас откроется дверь и он войдет, извинится за опоздание и скажет, что умирает от голода.