Книга Галоши против мокроступов. О русских и нерусских словах в нашей речи - Елена Владимировна Первушина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старик смотрит на парня, не произнося ни слова. Тот:
– Верно. Я вижу, что вы меня поняли и готовы воспользоваться моим советом. Значит, в качестве гонорара я возьму у вас овцу, – парень хватает животное и направляется обратно к вертолету.
Тут чабан окликает его:
– Эй, молодой человек. Ты, наверное, давно занимаешься консалтингом?
– Давно. А откуда вы вообще знаете это слово и как вы это поняли?
– Во-первых, ты появился на моем пастбище, хотя я тебя и не звал. Во-вторых, ты задаешь глупые вопросы и сам же на них отвечаешь. И в-третьих, дорогой, верни мою собаку!»
Или так:
«Из резюме[319]:
Очень хорошо владею русским языком как в плане орфографии, пунктуации, так и в произношении. Обладаю креативным мышлением, что считаю главным в любой творческой колее. Очень сильно настроен на обучение и развитие в творческой сфере. Уверенный пользователь ПК в плане интернет-серфинга и ориентировки в Сети».
Цели: хочу найти работу, где могу инфицировать других своим энтузиазмом и профессионализмом.
…
Отличная память, владею навыками тайм-менеджмента, эффективный менеджер с опытом в краудфандинге, дотошен, аккуратен, отличная память…
…
Прошлый опыт работы: фрилансер[320]-неудачник».
«Заместитель по персоналу на собеседовании:
– А в своем резюме Вы написали, что являетесь уверенным пользователем ПК. Но Вы даже не смогли запустить Word!
Девушка:
– Ну, я была уверена, что у меня получится».
«Сколько нужно коучей, чтобы закрутить лампочку?
Один, но лампочка должна сама захотеть вкрутиться».
«В дверь постучали. Штирлиц спросил:
– Кто там?
Из-за двери ответили:
– Вопросы здесь задаем мы!
„Коучи“, – подумал Штирлиц».
«Мюллер вызвал Штирлица на допрос. Во время допроса Штирлиц мужественно молчал.
“Он что-то скрывает!” – подумал Мюллер.
“Он непрофессиональный коуч!” – подумал Штирлиц».
«Коуч поймал золотую рыбку… и стала она акулой бизнеса!»
«Тайм-менеджмент:
„Не откладывай дела на завтра, откладывай на послезавтра, и у тебя будет два свободных дня!“»
Итак, если вас не смущает, что в любой поликлинике[321] вас ждут врачи с «иностранными» названиями «хирург»[322], «терапевт»[323], «кардиолог»[324], «окулист»[325]и т. д., то почему должно смущать, что и в других современных сферах деятельности существуют свои профессионализмы? Главное – употреблять их там, где все слушатели знают их значение.
Канцеляризмы, номинализация, профессинализмы, вульгаризмы – что хуже?
Государственный аппарат, доставшийся Петру I в наследство от предшественников, был очень громоздким, а главное, Петр не мог доверять его верхушке – московским боярам, особенно тем из них, кто в свое время поддержал его сестру, царевну Софью. Поэтому в первые годы своей власти Петр часто прибегал к «прямому управлению» – высылал «на места» Меньшикова или кого-то из офицеров Семеновского полка с особыми полномочиями и ждал, что он добьется результата, а какой ценой – не так важно.
Но постепенно государственный аппарат становился все обширнее и действовал все слаженнее. Появилась целая армия чиновников – гражданские чины в табели о рангах. И к XIX веку они выработали особый бюрократический жаргон, над которым всласть посмеялись писатели-романтики.
В.Ф. Одоевский в сатире «Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту» рассказывает об одной такой бедной девушке, которая зазевалась в модном магазине и попала в руки к злому колдуну. А тот взял да и вырвал у нее сердце! «О! как страдала, как билась бедная красавица! как крепко держалась она за свое невинное, свое горячее сердце! с каким славянским мужеством противилась она басурманам. Уже они были в отчаянии, готовы отказаться от своего предприятия, но, на беду, чародей догадался, схватил какой-то маленький чепчик, бросил на уголья – чепчик закурился, и от этого курева красавица одурела. Злодеи воспользовались этим мгновением, вынули из нее сердце и опустили его в свой бесовский состав. Долго-долго они распаривали бедное сердце русской красавицы, вытягивали, выдували, и когда они вклеили его в свое место, то красавица позволила им делать с собою все, что было им угодно».
И теперь красавица, лишенная сердца, превратилась в куклу и заговорила языком чиновников:
«– Ну, теперь знаю, знаю: есть на свете добродетель, есть искусство, есть любовь, не в светских фразах, но в душе чувства и мысли. Примите, милостивый государь, уверения в чувствах моей истинной добродетели и пламенной любви, с которыми честь имею быть…
– О! перестань, бога ради, – вскричал молодой человек, – если ты не знаешь ни добродетели, ни любви, то, по крайней мере, не унижай их, соединяя с поддельными, глупыми фразами…
– Как не знаю! – вскричала с гневом кукла. – На тебя никак не угодишь, неблагодарный! Нет, я знаю, очень знаю: есть на свете добродетель, есть искусство, есть любовь, как равно и почтение, с коими честь имею быть…
Молодой человек был в отчаянии. Между тем кукла была очень рада своему новому приобретению; не проходило часа, чтоб она не кричала: есть добродетель, есть любовь, есть искусство – и не примешивала к своим словам уверений в глубочайшем почтении».
Герою рассказа Одоевского кажется ужасным, когда то, что должно было стать выражением искренних чувств, превращается в заученную формулу. И это действительно ужасно. Место формального языка – в формальной обстановке, место канцеляризма – в канцелярии, где язык должен стать предельно обезличенным, чтобы не допустить нечеткости, двойственности и «поэтических вольностей» в толковании.
* * *
Одним из средств борьбы с нечеткостью является способ, применяемый в науке: использование терминов, заимствованных из иностранного языка. Другим – так называемая «номинализация»[326]: переход части речи в разряд существительного, возможно, с добавлением или удалением суффикса, часто – образование абстрактного существительного от глагола
Этот прием был заимствован на рубеже XVIII и XIX веков из французского языка и стал настолько распространенным, что вызвал гнев нашего старого знакомого – адмирала Шишкова.
Александр Семенович писал: «Обработанность – обдуманность – начитанность. – Помилуйте! Долго ли нам так писать? Не уж ли мы вподлинну думаем, что язык наш будет в совершенстве, когда мы из всех глаголов, без всякого размышления и разбора, накропаем себе кучу имен? Не уж ли мы
