Книга Тропа предела - Антон Валерьевич Платов

ее по плечу:

— Ну, что ты… Ну, разберемся…

Мы вернулись в рубку.

— Пей чай-то, — сказал я.

Она послушно взяла в руки кружку, но сделать глоток не успела. Неожиданно, без предисловий, снаружи поднялся ветер, засвистел в снастях и антеннах. И сразу же ударил шквал. Пароход заметно качнуло, и часть юлиного чая расплескалась по полу.

— Вот те раз! — сказал я. — Такого мы еще не видели…

Шквал отступил, оставив после себя резкий порывистый ветер. Пароход продолжало раскачивать.

— Что это? — спросила девушка.

— Ветер. Это не страшно.

На самом деле было страшно.

— Юль, на вашей Вексе есть горы?

— Нет, конечно, — она удивилась моему вопросу.

— Тогда смотри, — я включил радар, надеясь показать ей отметку от Медвежьего Камня и убедить, что никакой Вексы здесь нет.

После первого оборота луча экран остался чист. После второго — тоже.

— Черт, — прошептал я, — еще и с радаром что-то…

Меж тем ветер крепчал; усиливалась и качка, причем к бортовой качке явно прибавилась еще и килевая. Я снова чертыхнулся — какая может быть качка в протоке шириной 14 и глубиной 2.2 метра? Неожиданно я поймал себя на том, что стою, широко расставив ноги и обеими руками держась за штурманский столик, а Юля двумя руками пытается удержать кружку с плещущимся чаем…

Я потянулся включить мачтовый прожектор, и в это время взгляд мой упал на компас. Картушка его медленно вращалась.

…Что-то со звоном и грохотом упало внизу, похоже — в камбузе. Бортовая качка становилась все сильнее; Юля ойкнула, выпустив из рук кружку, чтобы схватиться за ножку столика. Я вдруг увидел капли на остеклении рубки, и только тут до меня дошло, что в борт уже давно бьет волна, какой просто не может быть в маленькой протоке. Картушка компаса продолжала вращаться, — нас разворачивало бортом к волне.

Какая бы чертовщина не происходила вокруг, подставлять борт такой волне было нельзя. Я все- таки дотянулся и включил прожектор, но он высветил лишь стремительно летящие клубы тумана, в клочья раздираемые ветром.

— Это берег? — спросила вдруг Юля.

— Где?

Оторвав одну руку от ножки стола, она показала на экран радара.

— Берег?.. — прошептал я. На самом краю круглого экрана, то есть километрах в десяти от нас, радар отбивал изломанную, но четкую линию. Я снова взглянул на компас — нас развернуло градусов на шестьдесят — нос и корма парохода должны были уже лечь на берега протоки.

Выругавшись, я запустил машину. Она запухала, набирая понемногу обороты. Внизу, под нами, что-то незакрепленное непрерывно и громко каталось из угла в угол…

Через пару минут мне удалось на малом ходу развернуть пароход носом к волне. Бортовая качка почти исчезла, зато килевая разыгралась во всю силу. Пароход падал носом вниз, волна накатывалась на него, заливая бак, разбиваясь о надстройку и обильно пятная брызгами стекла рубки. Затем вода схлынывала, и нос судна круто взлетал вверх, в туман, предоставляя волнам захлестывать ют. Шторм был не так уж и силен — вряд ли больше пяти-шести баллов — но для нашего парохода и этого было более чем достаточно…

Иллюминаторы, черт! Пароход был совершенно не готов к шторму: еще бы, уже лет десять, как он не выходил в море. Мало того, что незакрепленные предметы, от кружек и бутылок до сходней, не были принайтованы, и теперь летали по палубе и внизу, так еще и в половине помещений наверняка не были задраены иллюминаторы.

— Юля!

— Да. Что надо сделать? — она вдруг стала спокойно-сосредоточенной, и я даже оторвался на секунду от освещенной прожектором белесой мути, чтобы взглянуть на ее лицо.

— Трап позади меня. Спустись вниз, найдешь кают-компанию и кубрик (заблудиться внутри парохода было негде). Надо задраить иллюминаторы. Прижимаешь крышку со стеклом к борту, задвигаешь болт в прорезь и закручиваешь до упора. Там разберешься. Сможешь?

— Конечно, — она поднялась и шагнула к трапу, ухватившись за штормовой поручень. Судно качнуло в корму, и Юля в нелепой позе замерла над люком с поднятой для шага ногой. Затем пароход выправился, нырнул в новую волну носом, и Юля покатилась вниз по трапу, едва успевая переставлять ноги.

А я продолжал всматриваться в освещаемую прожектором туманную муть. Быть может, меня просто подвели глаза, но вдруг показалось, что туман приобретает странный зеленоватый оттенок, словно начиная светиться изнутри. С каждой минутой он становился плотнее, на глазах теряя реальность и из простых конденсированных паров воды превращаясь в какую-то тугую завесу для зрения…

И вдруг — я не успел даже поймать этот момент — наш пароход вышел из тумана. Я не решился оторваться от штурвала, чтобы выглянуть из рубки и посмотреть назад; я буквально впился взглядом в открывшуюся картину.

Передо мной было бушующее открытое море. Луч прожектора то высвечивал увенчанные шапками белой пены гряды высоких черных волн, то упирался в густое темно-синее небо. Невероятно ярко сияли звезды; тонкая полоска закатной зари алела прямо по курсу…

— Андрюша, корабль… — сказала Юля, неслышно вернувшаяся в рубку.

— Вижу, — ответил я.

Я действительно уже видел его и — более того — узнал. Судно, идущее в полукилометре от нас, попало в прожекторный луч света, и я хорошо разглядел его даже без бинокля.

Двухмачтовая гафельная шхуна шла полным курсом; возвышающаяся над надстройкой труба чадила черным дымом, — это был пароход, пароход в прямом смысле слова. Самый силуэт судна был знаком мне донельзя, но я видел… я видел еще и брейдвымпел на стеньге грот-мачты: семь звезд созвездия Персей на синем поле…

…Это был «Персей», судно, расстрелянное немцами и затонувшее в сорок первом году.

6

Последние годы, проходя по набережным Севастопольской бухты и глядя на стоящие у причалов суда