Книга Трудно быть замполитом - Бебель

убивцах», что «ночами покою не дают». Заметив мою изуродованную физиономию, она осеклась и с визгами бросилась прочь, оставляя «эскорт» тихо охреневать в одиночестве. Похоже, от моего вида даже черти в аду перекрестились бы.

Борясь с головокружением и смахивая с лица кровь, я принялся за спектакль:

— Че встали?! Принимайте гостинец! — я пихнул Пегги в объятия замерших патрульных.

— Это кто?

— Кто-кто, беглеца поймал! Того, который «Веселого» на площади зарубил! Рыцарь этот, как его там…

Пегги замычала что-то непонятное, пытаясь подражать мужскому голосу. Этого оказалось достаточно, чтобы несчастная огребла под дых от седого стражника:

— Пасть сомкни, выродок! Чего с его рожей сотворил?! Глядеть боязно, будто срака разверзлась.

Во мне боролись две эмоции, с одной стороны, задолбали уже про лицо комментарии отпускать, а с другой, радостно, что они повелись. Я волновался, все кирдык, но они повелись. Хотя, как тут не повестись? У меня вся рожа в крови, а Пегги не человек, а сплошной синяк. Тут так, чисто по комплекции и серому плащу ориентироваться.

Хотя комплекция у меня явно не гвардейская.

Настал черед банальных вопросов, как, что, откуда. Я врал так, будто от этого зависела моя жизнь. Так, будто врал всю жизнь до этого. Короче, я врал как обычно. Про патруль, про то, как с темноты накинулась тень, про погибшего напарника…

— Погодь, так это ты его отделал? — седой кивнул на разбитую рожу «Коллина».

А, черт, заболтался! Кто поверит, что я рыцаря отделаю? Вон, седой уже подозревает что-то, на вшивость проверяет.

— Какой там… Напарник. Говорю, мне первому по харе полоснул! Пока оклемался, там уж все кончилось. Мне еще повезло, по затылку огреть удалось…

Седой слушал вполуха, не сводя глаз с лица «блондинки».

— Мертвее мертвого. — второй гвардеец вернулся из переулка, неся орудие убийства. — Не рожа, а варенье. Впрямь шестопером угостили, да так не скупясь, что глядеть тошно.

Раз он один, а его короткий меч мирно висит на поясе, Серина таки сумела оттащить живого гвардейца подальше, оставив только труп.

— Шестопером, говоришь… — седой взял с рук напарника окровавленную дубинку и взвесил ее в руке.

Он как-то нехорошо прищурился, глядя то на меня, то на Пегги, отчего мой сфинктер тут же сжался. Как бы не раскрыли…

— Вот чего предлагаю, мужики. Этого членососа мы живым не брали. До последнего, гад, не сдавался. Покуда череп не треснул.

Фух, я уж подумал, все, кабздец, сейчас как… Стоп, че он сказал?!

— В смысле? А как же… Кхм, гарнизон? Арестовать?

— Чего мямлишь, какой гарнизон? Куда его, сызнова в каземат? Этож рыцарь! Сученок титулованный, вона как стоит, ничего не боится… Знает, падлюка, ничегошеньки ему не будет. Выкуп уплатит и пойдет себе дальше, бабье обижать, да мужичье в переулках резать. Но мы можем быть хитрее. Справедливость, мужики. Судить не только лорды могут, но и мы сами…

Пегги было дернулась, но ее быстро сбили с ног, укладывая лицом вниз и уже примеряясь дубинкой к затылку. Твою-то мать, о таком варианте я не думал…

— Нет, не можем!

Гвардейцы недоуменно уставились на меня.

— Чего не можем?

— Хитрее быть не можем, по уставу не положено!

— О, братишка, сильно же тебя приложило… Жить-то будешь?

— Это вас, приложило, под чужими окнами пленного рыцаря добивать! Он же денег стоит, штраф, выкуп, еще чего. Стюард прознает, такого устроит…

— То верно, донести-то донесут… Эх, срамота! Душегубца и того покарать не можем! А вот при старшем-то лорде такого позору не было. Чего разлегся?! — сапог угодил по ребрам многострадальной Пегги. — На ноги, живо!!!

Седой оставил напарника караулить в переулке, дабы местные труп до нитки не раздели, а сам двинул вместе с нами, то и дело интересуясь, как я там, живой ли еще.

Вот же сучья жизнь, а? Ну почему этот седой не мог оказаться каким-нибудь садистом? Почему он «нормальный»? Неплохой дядька, переживающий за своих и думающий не только о кошельке, но и о какой-то там высшей справедливости. Совсем не вписывается в образ злобного врага, которого надо обманывать и побеждать.

И оттого еще хуже становится, когда о трупе в переулке думаю. Ведь он не сбежал, ведь он бой принял. Напарника не бросил…

Как так выходит, что я, делая благородные, в общем-то, дела, вынужден подставлять и убивать нормальных, хороших людей? Ответ очевиден, херню я творю, а не дела делаю.

То и дело отвешивая «Коллину» пинки, седой сокрушался на тему «раньше было лучше»:

— Скажу между нами, паря. При старшей-то «рыбе» такого не бывало. Чтоб кто при рыбьем гербе на другого руку поднял да при ней остался? Ха! Два раза… Помню, как раз рыцарь один в кабаке перебрал да конюшонка зарубил, якобы, новые стремена на старые заменил. Пленить-то такого нельзя, не по закону. Так мы его с лестницы уронили, да так, что весь дух не вышел. То «рыба» повелел, о справедливости радел. А нынче…

Пользуясь болтливостью дядьки, я подтолкнул его в нужную сторону:

— А нынче только за монеты радеют.

— Ох ты каков, не по хвосту, а зараз в дырку? Именно, паря, что одни монеты на уме. До чего дошло, аж ворье с жульем продаем, что твои самоцветы. Ты поди новенький, а всеж слыхал, а? Преступников баронишке с запада, на каторгу ссылаем. Тот монетой звонкой платит, щедро за каждую голову дает. И нам перепадает, благо лорд не жадный. Но… Не по совести оно. Срамно оно, человека как скотину продавать.

Не понял, так та повозка с серебром от Клебера? Не от Мюратов? Нет, с одной стороны это объясняет виденный Сериной парус, но с другой… Что за бред, у Клебера отродясь столько денег не было! Может стюард умудрился арбалеты втридорога продать? Да даже если так, то на Клебер сроду за каторжников не платил, ему их за «просто так» ссылали. Чушь какая-то, ничего не понимаю.

Гарнизон являл собой несколько бревенчатых бараков у побережья, огороженных от остального города все той же деревянной стеной. Тренировочная площадка, небольшая кузня, конюшня… С виду и не скажешь, что у здешнего лорда аж тысячная армия в распоряжении.

У ворот нас окликнул часовой:

— Кто такие, кого тащите? А ну, на свет показались!

— Я те покажусь, я те так покажусь… — седой в два счета подскочил к караулу и врезал кулаком самому высокому.