Книга Наследие Мортены - М. Борзых

локтями в корпус вездехода.

«Вот так уже лучше! Вдох. И выдох. Вдох. И выдох. Вдох. И выдох. Ложкой…»

Выстрел.

«…снег мешая…»

Выстрел.

«…ночь идёт…»

Выстрел.

«…большая…»

Выстрел.

«…что же ты…»

Выстрел.

«…глупышка не спишь…»

Выстрел.

— Прячься! — резанул по нервам крик Рогнеды, когда огромная трёхметровая туша ринулась в нашу сторону. Я юркнула в нутро вездехода, рыбкой нырнув за перегородку. И в следующую секунду сверху обрушилось бессознательное тело медведя, окончательно смяв, словно жестяную банку, ту часть кузова, где я стояла секунду назад.

— Что это ты себе под нос мурлыкала, когда стреляла? — осторожно поинтересовалась княжна.

— Колыбельную для Умки. Будет время, посмотри в памяти. Хороший мультфильм.

— … — спустя несколько минут с восхищением в голосе выругалась на незнакомом языке Рогнеда. — А у тебя точно психологических травм в детстве не было? Укладывать спать из револьвера — та ещё адаптация колыбельной!

Глава 13

Бэриллибит в задумчивости взирал на пламя в камине. Огонь с жадностью лизал сухие поленья, с едва слышным хрустом поглощая дрова, словно голодный пёс сахарные косточки. Старая отцовская библиотека ни капельки не изменилась. Всё те же потемневшие от времени шкафы с книгами, массивная мебель с тёмно-зелёной обивкой, громоздкие бронзовые подсвечники повсюду и необъятных размеров дубовый стол посреди комнаты, в беспорядке заваленный бумагами и письмами. Здесь всё было по старинке. Даже отцовская чернильница с перьевой ручкой находились на том же месте.

Казалось, сто́ит отвернуться, и Сурах неслышной поступью появится в своих владениях с ворохом старинных книг, кипой карт и результатами очередных исследований. Отец с энтузиазмом учёного исследовал прошлое их вида. Вдвоём с боевым товарищем, Уордаахом Беаром, они пытались стабилизировать эмоциональный фон обелиска. И ведь успехи были достигнуты. Долгие семьдесят лет оборотни не испытывали страха перед духами рода. Ритуальные жёны не страдали от обрядов, а среди потомства нормализовалось количество рождённых со второй ипостасью.

Почему всё снова пошло наперекосяк?

У входа в кабинет нарочито громко кашлянула Елена, вырывая Бэрила из невесёлых мыслей.

— Я зашла попрощаться, — уставшая женщина в дорожном костюме с благодарностью смотрела на деверя. — Спасибо, что заботишься о них лучше родного отца.

Горечь сказанных слов незримой дымкой повисла в комнате. На его памяти это был единственный раз, когда кинээс хотун позволила себе хотя бы намёк на осуждение супруга.

— Я не уберёг Бэдэр.

— Невозможно предсказать беду, но можно было её не провоцировать, — философски ответила Елена.

Бэрил отвёл взгляд. Фактел всегда была для него образцом настоящей элегантности, сдержанности и мудрости.

Ни единой жалобы, ни единого скандала не услышал от своей жены Киитэрэй. Последний год она одна стояла между его безрассудством и детьми, одна несла тяжесть обрядов у обелиска, защищая дочь и невестку.

Киитэрэй не оценил сокровище, подаренное судьбой. Самым верным и преданным клану членом был отнюдь не Бэрил, а именно Фактел. Легко быть верным, когда тебя связывает клятва крови, но сколько силы и чести требует верность, если тебя предали.

Елена покачнулась, привалившись к дверному косяку, словно так и было задумано.

— Ты ходила к обелиску.

Женщина лишь неопределённо пожала плечами.

— Это был не вопрос, а утверждение. Баабыр запретил тебе приближаться к духам рода до нового года, — Бэрил устало разглядывал невестку. Глубокие морщины под глазами, заострённые скулы, пара новых седых прядей в безупречной причёске, незаметных для человека, но не для оборотня.

— Баар однажды станет мудрым кинээсом для Хааннаахов, но здесь за него говорила сыновья любовь. Нельзя ставить жизнь одного члена клана превыше всеобщего блага.

Бэрил покачал головой, сжимая и разжимая кулаки. В нём поднималась бессильная ярость на вероломство брата, благородство невестки, убийственные традиции и обстоятельства, скрутившие всё это в один запутанный клубок.

— Почему ты так покорна? — невольно вырвалось у него. — Та Елена, которая больше сорока лет назад приехала сюда, горела, словно факел в ночи. Она огнём согревала друзей и безжалостным пламенем обжигала врагов! Где она?

Женщина улыбнулась, светло и искренне, чего не происходило с ней уже очень давно.

— Она жива, деверь, жива. Ещё тлеют угли на пепелище костра, ещё взвиваются искры от тлеющих головешек. Я ещё увижу начало новой эпохи нашего рода. Но это будет не здесь и не сейчас. Услышь хоть ты меня. Обелиск умирает и уже давно. Я говорила Киитэрэю, но он мне не поверил. Сердце рода почти перестало биться. Сколько бы я его ни подпитывала, сколько бы ни отдавала, этого недостаточно. Ни одна жена не сможет дать ему нужное. Духи ярятся, духи плачут, духи рыдают и воют в бессильной злобе, но я не понимаю, чего они хотят. Не понимаю. Я пыталась отдать всю себя, предлагала, но они не берут. Им не нужны напрасные жертвы. Если вы сможете придумать, что с этим делать, если вы сможете их понять, то тогда и только тогда будет мир и покой на этих землях.

Опустошённая пламенной речью женщина обняла себя за плечи, будто пытаясь согреться на ветру. Бэрил потянулся было в её сторону с мягким клетчатым пледом, но невестка отрицательно мотнула головой.

— Баар считает, что это из-за разорванного союза с Беарами. До смерти Уордааха всё же было нормально.

— Всё, да не всё, — с сомнением в голосе отозвалась Елена, — уже тогда обелиск сбоил. Сурах привлёк к обрядам медведей и смог стабилизировать состояние, но не убрать причину. Причина глубже, чем мы думаем. Это всё равно, что ввести умирающего в кому и радостно сообщить, что его спасли. Мы все не замечаем чего-то очевидного!

— Очевидного. Не замечаем. Не видим, — Бэрил то и дело повторял слова Елены, пытаясь уловить смутную мысль. Идею, которая может подсказать разгадку тайны.

Но невестка прервала его размышления следующими словами:

— Почему он? Почему Сурах выбрал его? Ведь ты никогда не нарушил бы данного им слова.

Из Бэриллибита будто выбили весь воздух. Он ссутулился и отвёл взгляд.

— Я — бастард, Лена, а он — нет, — тихо ответил ирбис. — Его хитрость и изворотливость служили роду в девяностые годы гораздо лучше, чем моя принципиальность и прямолинейность. Я дружил с военными, а он — с торгашами. Вместе мы добились многого, но ни единого раза брат не напомнил мне моё место. Мы — семья, одна кровь. Я до сих пор считаю, что отец принял верное решение.

Елена чуть склонила голову, обозначив, что