Книга Круг перемен - Ирина Анатольевна Богданова

А опоздаешь — сам разогревай.

— Ну и разогреешь, не маленький. — Максим кивнул собаке на салон машины: — Полезай, поедешь со мной.

— Макс, ты сдурел, — ошеломлённо пробормотал Колька, — лучше пристрели.

Максим строго взглянул на собаку и твёрдо приказал:

— Полезай немедленно. Тебе что, удостоверение офицера полиции показать, чтоб ты послушался?

Пёс обречённо вздохнул и залез в салон, оставляя за собой потоки грязи и вонь от мокрой собачьей шерсти.

— Ну ты даёшь, — выдохнул Колька. — Силён, брат! Не зря тебя в школе сумасшедшим прозвали. И как я с тобой за партой одиннадцать лет отсидел?

— Девять, — сказал Максим. — Девять лет. Ты забыл, что тебя из школы выперли в колледж после того, как ты почти весь год прогулял.

— Ну и прогулял, зато ума хватает всякую тварь по дороге не подбирать. Он небось вшивый или вообще чумной.

— Ещё слово… — напомнил Максим.

— Молчу, молчу! — Колька опасливо оглянулся на пса и поелозил на сиденье. — И на фига тебе эта обуза?

— Чтобы мир стал лучше, — сказал Максим, стараясь не думать о трёх нераскрытых делах в сейфе и о завтрашнем совещании, на котором его наверняка пропесочат за «висяки».

У подъезда пёс немного помедлил, но, когда Максим распахнул дверь, покорно потрусил за ним наверх на третий этаж. Лифтом Максим никогда не пользовался.

— Пожалеешь, Максимыч, такую псину домой приволочь. Он тебя вмиг обожрёт и не поперхнётся! — крикнул вслед Колька.

— За собой смотри, — буркнул Максим, чувствуя такую сокрушительную усталость, что впору было свернуться калачиком на коврике у двери и уснуть.

Дотащиться до холодильника помогла мысль о пакете сока, магазинной селёдке под шубой и пёс, что сопел и топал позади него, размазывая на лестнице грязные следы крупных лап.

Максим потрепал его по холке:

— Ну что, друг, предали тебя?

Пёс поднял голову и пристально посмотрел на Максима, безмолвно требуя у него ответа за людские грехи и обиды. Максиму вдруг захотелось поговорить с псом, объяснить ему устройство Вселенной, на первый взгляд кажущейся несправедливой, но иногда приходящей в равновесие, чтобы добротой исправить людские ошибки. Он вздохнул:

— Меня тоже много раз предавали.

Пёс наклонил лохматую башку и шевельнул ушами.

— Знаешь, когда так случается, то первая реакция: нет! Нет! Не может быть! Только не этот человек! Ты долго не веришь, пытаешься найти оправдания, мучишься, что где-то сам поступил неправильно и поэтому тебя предали. Но постепенно ты понимаешь, что мир так устроен, что утром по-прежнему восходит солнце и день всё так же сменяет ночь. И вот однажды, когда всё пережито и прожито, на ум приходит простая истина: главное, что предали тебя, а не ты предал! Понимаешь? Так что давай ешь и радуйся, что остался самим собой — верным и преданным.

Максим пододвинул псу миску, в которую накрошил хлеба с тушёнкой (между прочим, отменной, высшего сорта) и стал смотреть, как пёс сначала с показным безразличием, а потом с горячей жадностью стал глотать куски.

Они с псом, которого Максим по-скандинавски нарёк Понтусом, привыкли друг к другу так быстро, словно никогда не расставались. Теперь Максим не представлял, как прежде обходился без счастливого виляния хвостом и влажного носа по утрам у самой подушки. Он отталкивал нос рукой, ругался, поворачивался спиной, но сквозь сон понимал, что живая душа рядом, ждёт его, радуется и торопит встречу, и от нетерпеливого сопения рядом с ухом сразу же повышалось настроение.

«Если ждать вопреки всему — то дождёшься», — сообщил он однажды Понтусу после долгого ожидания в засаде. И пёс сразу же с ним согласился.

* * *

Развалины особняка манили своей загадочностью, как если бы посреди леса внезапно возник замок заколдованной царевны. По высоким арочным окнам, по портику с двумя колоннами угадывалась, что когда-то дом отличался тем особым, скромным достоинством, что отлично впишется в любой пейзаж: хоть в регулярный парк с упорядоченными клумбами, хоть в пасмурную сень русской дворянской усадьбы с двумя рядами неизменных лип вдоль песчаной прогулочной дорожки.

Пару раз оглянувшись на хозяина, Понтус рванул под ель, откуда, тяжело хлопая крыльями, взлетела вверх крупная ворона. Скользнув взглядом по окрестностям, Максим с удивлением заметил притулившуюся под берёзой малолитражку. Наверняка скоро вынырнут из кустов грибники с полными корзинами ядрёных боровиков и красноголовиков и гордо прошествуют мимо, вызывая жгучую зависть.

За последнее время он так измотался, что минуты лесной тишины воспринимались как чудо, искоркой блеснувшее посреди серых будней. Откусывая прямо от буханки ржаного, Максим присел на ствол поваленной берёзы и стал бездумно смотреть на медленное движение серебристых облаков по голубой глади. С отчётливой грустью ощущалась мимолётность момента покоя, когда знаешь, что вскорости придётся встать и уйти прочь, с трудом вырывая себя из зоны комфорта.

Понтус с деловитым ворчанием копался в куче песка, но вдруг залился лаем и юркнул в руины.

— Понтус, ко мне!

Хитрая морда пса мелькнула в тёмном дверном проёме и снова исчезла в глубине дома.

— Понтус, кому говорю!

Максим нехотя встал и пошёл следом за псом, хотя экскурсия по развалинам не входила в программу его импровизированного пикника на обочине, да и сам он не сталкер, а донельзя усталый опер в звании майора полиции. Но ногам хлестнули заросли крапивы. Он перешагнул через кучу раскрошенного кирпича вперемешку с истёртой в пыль штукатуркой.

Стены внутри здания носили следы давнего пожара. На разинутой пасти камина чудом сохранилась витая чугунная решётка, и осколком глаза зияла единственная ярко-синяя плитка изразца над топкой. Но даже в состоянии полного разорения было видно, что когда-то зал поражал роскошью и изысканной лепниной на потолке. Максим поднял голову и обомлел, потому что на одной из потолочных балок сидела девушка и пристально смотрела на лающего Понтуса.

Однажды, ещё будучи курсантом Университета МВД, ему доводилось снимать с крыши попрыгунчика — здоровенного мужика, который обиделся на свою мать за то, что она не дала денег на автомобиль. Упираясь ногами в стену, он стаскивал мужика с карниза, а тот нелепо взмахивал руками и от страха всё время подгибал ноги, а потом, уже в безопасности, обнял за шею и разрыдался, как маленький мальчик.

Девушка сидела вроде бы безопасно, но кто знает, что на уме у этих сумасшедших. Спугнуть нельзя, надо действовать осторожно, а то крикнешь, чтоб держалась, а она оттолкнётся да и сиганёт вниз на холодный цемент с остатками паркетных плиток. Хорошо, что Понтус пока её отвлекает.

Стараясь не делать лишних движений, Максим переместился в сторону лестницы. Мраморные ступени выдержали проверку временем и сохранились почти полностью, вместе с