Книга Чудесное мгновение - Алим Пшемахович Кешоков

беседа с человеком, который первым мог подробно и внятно рассказать крестьянам, что случилось в мире.

«Знать язык» в понимании кабардинцев не только значило знать русский язык, но и быть просвещенным человеком, и если до своего ухода из Шхальмивоко Астемир славился главным образом знанием корана, то теперь, когда он, несомненно, вернулся знатоком русского языка, его просвещенность в глазах земляков стала еще выше.

Никто — даже Муса или Давлет — не решался больше отвлекать внимание тех, кто слушал увлекательный рассказ Астемира.

— Город так велик, — рассказывал Астемир, — что по его улицам проложена железная дорога, а дома образуют как бы ущелье. И просто не поверишь, сколько окон в этих домах. А люди бегут, бегут один за другим, наталкиваются друг на друга и опять разбегаются, словно муравьи у муравейника на краю дороги… А за городом дым из труб идет день и ночь. Трубы поднимаются еще выше домов. Каждая труба сама по себе, как высоченное дерево. Это фабрики…

Астемир рассказывал о своей службе сначала в мусульманском госпитале, потом в русском училище для богатых детей.

— Ах, хотел бы я, чтобы мои дети учились в таком училище, — вздыхал Астемир. — Чего только там не увидишь! Ученики и те одеты в форму с кантами и блестящими пуговицами…

— А где же ты коня держал? — спросил Гумар.

— Не было у меня своего коня. К чему? — при этих словах Астемир все же с любовью вспомнил Поха и вздохнул. — Там и подковать коня негде, — как бы себе в оправдание добавил рассказчик. — Верно я говорю, Бот?

— Это он верно говорит, — заметил кузнец Бот, польщенный тем, что рассказчик обратился к нему. — Зачем в городе конь? Там и Жираслан пешком ходил бы.

— А где Жираслан? — заинтересовался Астемир. — Усы отрастил?

— Усы отрастил, да редко показывается, где-то гуляет.

— Ну, теперь ему раздолье. И черкесскую княжну оставил?

— Княжна переселилась в дом Шардановых.

— Вон как! А сам князь Шарданов здравствует?

— Сам князь Шарданов здравствует в тех же краях, где здравствует другой его родственник, полковник Клишбиев. А где — не знаем. Видно, во Владикавказе.

— Чем дальше, тем лучше, — заметил Бот. — Кто помнит Шарданова и Клишбиева, тот всегда скажет: «Два сапога — пара».

— Если кабардинец говорит «ага», он знает, что говорит… Кто не помнит Шарданова и Клишбиева? Астемир помнит их лучше других, — сказал дед Баляцо. — Не знаю, Астемир, правда ли это, но говорят, что ты ушел из аула потому, что Клишбиев собирался тебя на войну отправить… Так ли?

Кто-кто, а дед Баляцо знал, что это правда.

Астемир не ответил ему, а Эльдар, до сих пор помалкивавший, сказал:

— О князьях еще будет время говорить. Послушаем, что расскажет Астемир про русскую революцию. Есть теперь такое слово.

— Ишь ты, — пробурчал Гумар, — глубоко загребает, но верно ли говорит?

Не одному Гумару разговор в доме Астемира пришелся не по душе.

Давая волю своему характеру, Давлет кричал:

— Революция!.. Свобода! Даже можно штаны снять и срамное место на дождь выставить — никто не помешает, а какое удовольствие? Это я вам говорю, Давлет знает, что говорит.

— Давлет, ты можешь свое место даже на мороз и снег выставить, получишь еще больше удовольствия, — заметил на это Баляцо под общий хохот.

Но были и такие суждения: «Слушают развесив уши, А что тут слушать! Что хорошего может сказать Баташев? Каким был возмутителем, таким и остался. Всегда одно беспокойство».

Кое-кто собрался уходить. Направляясь к двери, простучал своей палкой Муса. Поднялся за ним Батоко. Продолжал ворчать хриплым басом Гумар:

— Ну, Баташев — еще куда ни шло! А смотрите, да простит меня аллах, болван Эльдар лезет туда же. Объяснитель! Где он был, что видел этот парень? Что он знает? Спросите его: «С какой стороны ветер дует?» — так этот Эльдар не сумеет ответить.

— Его отец в молодости был холопом у балкарцев, а потом нераскаявшимся бунтовщиком. А сын туда же, да простит меня аллах! — присоединился к мнению Гумара Муса и сердито толкнул дверь, распахивая ее.

Собрался уходить и Гумар.

— Казачий атаман, слышал я, плетьми отбивает охоту к подобной болтовне. Будь повоздержаннее, Астемир, со своими рассказами.

Астемир вскинул голову, помолчал, оглядывая старшину, Давлета и Мусу, прищурившись, как бывало всегда, если он что-нибудь обдумывал, и спросил:

— А ты что же, Гумар, все-таки Клишбиева ждешь, ему служишь?

Старшина, видимо, не сразу понял значение вопроса.

— Э!.. Теперь трудно понять, кому служить. Валлаги!

Но тут опять выступил Эльдар.

— Зачем так говоришь? Как раз теперь-то легче понять, кто кому служит.

— Ага! Это ты, Эльдар, хорошо сказал! — развеселился Масхуд Требуха в Желудке. — Здорово! Как шашкой отсек!

— «Шашкой отсек»! — передразнил Муса. — Он шашки в руке не держал, да и держать не будет… А вот плетку на своей заднице может почувствовать.

И опять разделились голоса людей: одни вступились за Эльдара и Астемира, другие решительно осуждали их, третьи — и таких, пожалуй, было больше всего — помалкивали, скрестив руки на палках. А некоторые, как, например, Батоко, только похихикивали. Астемир помрачнел, потом, выждав, покуда одни ушли, а другие успокоились, сказал:

— Я не умею рассказать все достаточно хорошо. Завтра или послезавтра к нам в аул придет один человек. Это мой кунак. Русский мастер Степан. Послушайте лучше его. А пока смотрите, — с этими словами Астемир придвинул городской чемодан, с которым он пришел из Ростова, достал оттуда несколько книжек, толстых и тонких, в цветных переплетах и обернутых в бумагу, и, что особенно заинтересовало людей, листы толстой бумаги.

Все с любопытством придвинулись к столу.

Астемир бережно развернул листы, и люди увидели яркие изображения растений, животных, зверей, птиц и людей. На других листах были напечатаны разной величины и разных цветов буквы. На третьих — цифры и какие-то замысловатые значки.

Гордый общим восхищением, Астемир показывал:

— Вот это мне подарили учителя в ростовском училище, а это дал русский кунак Степан Ильич. Он придет, и вы сами услышите его.

— Зачем хвалиться? — не утерпел Давлет, хотя Астемир нисколько не хвалился, а похвалиться собирался сам Давлет. — Знал и я одного русского мастера в Прямой Пади. Ездил к нему пистолеты чинить.

Астемир промолчал, лишь слегка покосившись на Давлета. Вокруг все очарованно затихли, только шелестела бумага, поскрипывал картон.

— Писарем станешь, если все это усвоишь, — почтительно сказал Бот.

Легко представить себе, какими глазами смотрели на своего даду Лю и Тембот, забравшиеся уже на стол. А покуда картины ходили из рук в руки, Астемир отвел в сторону Эльдара и сказал ему что-то такое, от чего Эльдар весь вспыхнул. Сарыма, и сама разрумянившаяся от множества