Книга Журналист - Павел Солнышкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Песня про Канцерогену, например, была жутко актуальной, потому как «атипичный некромант» звучал в совершенном симбиозе с бушевавшей в новостях на гостелеканалах атипичной пневмонией, которую через границу Российской Федерации приносили из других стран перелетные птицы.
Крокодил Канцерогена — он тогда и говорит:
Что-то кайфу ни на грош, Чебурашечка!
То ли хочется нажраться, то ль надрючить макинтош,
Да с Кокошей и Тотошей хряпнуть парочку калош,
Да под это дихлофосу стакашечку!
«Это что-то новенькое, — подумал Павлик Морошков, проходя мимо памятника „Борцам за Власть“, когда вслушался в слова песни Сергея Рыбалки. — Дай-ка послушаю, прикольная песня». С этими мыслями молодой журналист подошел поближе и пристроился с краю небольшой толпы слушателей.
Ой же ты, Канцерогена, атипичный мерзкий тип,
Чебурашка говорит с укоризною,
Разве можно ж по теченью столь безвольно плыть да плыть,
На кого ж ты стал похожий, Геша, мать твою иттить,
Твои слезы крокодильи фальшивые!
К музыкантам подошел наряд ППС, но милиционеры не стали прерывать забавную песенку, а тоже встали с краю и принялись слушать, окидывая толпу внимательными взглядами. Под этими взглядами группа гопников, уже нацелившаяся было окружить Павлика, резко сдала назад и продефилировала в направлении «куда-то туда».
Лучше б ты, Канцерогена, Чебурашка говорит,
Да наехал бы на крыс, задолбали, блин,
А особенно Лариска — вот ж Лариска из Лариск,
Ты б, родной, подсуетился, да крысячий этот визг
В корне что ли бы пресек, ты ж у нас один.
Крокодил Канцерогена, атипичный некрофил,
Наркоман и некромант подозрительный
Разыгрался-расплясался
И Лариску укусил,
Покусал, погрыз маленько, сколько только было сил.
И с тех пор Лариска наша стала Выхухоль
Ой злокачественная
Стала Вы-Ху-Холь! (Слова и музыка Сергея Рыбалко — авт.)
Толпа слушателей взорвалась аплодисментами, и снятая с головы Сергея Рыбалки широкополая шляпа стала стремительно наполняться купюрами и монетками. Кинул 100 рублей и Павлик. Сегодня, в июле 2003 года, он уволился из «ДВВ», потому что через месяц у него был куплен билет на самолет до Москвы: он решил попытать счастья в центральных СМИ.
Незадолго до этого — в мае — он защитил с отличием диплом на тему «Журналистское расследование как тип журналистского творчества», в котором половину страниц занимал пересказ книжки Андрея Константинова «Журналистское расследование», книжки Аллана Нильсона «Расследовательская журналистика» и книжки Юлии Кац, которая тоже называлась «Журналистское расследование». Вторую половину диплома занимали статьи самого Павлика в «ДВВ» и «МКВ», которые с некоторой долей натяжки могли считаться примерами журналистского расследования. Дипломная комиссия признала весомый вклад Павлика в развитие отечественной науки о журналистике и благословила его поступать в аспирантуру. Правда, когда через месяц Павлик приперся в деканат подавать документы в эту самую аспирантуру, замдекана посмотрела на него как на сумасшедшего и сказала «иди работай, Морошков! Не морочь головы людям!»
Павлик собрал монатки в комнате №436 общаги №3, попрощался с борцами Лехой и Антохой (накануне вечером он был в комнате один, открыл окна настежь, включил переписанную с бобины Виктора Малевича запись Whether Report и напился пива, а потом ночью Леха и Антоха привели девчонок и устроили бурную оргию на четверых, а Павлик делал вид, что крепко спит, хотя они звали его присоединиться), а также с Михой Халдеевым из комнаты №409. Больше он никого из них никогда не видел. А после памятной ночи в общаге он написал песню «Рядовой свободы», в которой примерно описал свои ощущения:
Рядовой Свободы — из всех свобод
Ты выбрал одну — под WhetherReport
Пялясь в суровую темень окна
Слушать в басах звуки темного неба,
Чувствовать в пиве вкус темного неба,
Знать, что там, куда ты вперил взгляд,
Находится темное небо.
Незадолго до этого — в апреле — были похороны Пашки Окунева. Незадолго до этого — в марте — был застрелен Юрий Емец. Во Владивостоке и в Уссурийске Павлика уже почти ничего не держало.
Ну да. Почти ничего. В порыве мятущейся души он накануне зашел в гости к Полине Фамусовой, и они вдвоем весь день гуляли по Владивостоку под ручку и фотографировались на Павликов фотоаппарат Canon Eos 1000. На прощанье Павлик снова признался Полине в любви (хотя на тот момент чувства его уже заметно притупились и душу совсем не терзали), и Полина снова ему сказала «насильно мил не будешь». Но фоточки с ней он распечатал и долго еще хранил в отдельном фотоальбоме, иногда его перелистывая.
Расставшись с Полиной, Павлик поехал на Школьную и зашел к Уле Банкиной. Она была ему рада, завела в ту самую свою девичью спальню, где они две недели целовались тремя годами ранее, и они поболтали, вспоминая былое. Павлик отметил, что композиция «Ужас в коробочке с калом», изображенная им когда-то на обоях, по-прежнему там красуется. Но, когда, вдохновленный этими обстоятельствами, он заикнулся, что скучает по их встречам, Уля вдруг вспомнила, что «забыла сказать, что» через две недели она едет на Сахалин, где выходит замуж. На том они и попрощались. Еще через три года Уля напишет Павлику, что развелась и вернулась во Владивосток, но, как пел Тальков, «несвоевременность — вечная драма, где есть он и она». Впрочем, это мы уже читали.
Вернувшись со Школьной в центр, Павлик вышел из трамвая у памятника «Борцам за Власть», и был окликнут своим старым знакомым Мэйсоном, который вместе с супругой Настей слушал подходивший к концу концерт группы «Перекресток».
— Привет, ПГ! — крикнул Мэйсон. — Мы тут у Сергея Рыбалки в его студии планируем провести двадцатый юбилейный сейшн «Белая лошадь», приходи тоже выступать!
— Здорово! А кто будет еще?
— Будет Вячик Елисеев, будет Николай Зинчук со своей супругой Леночкой — той самой, которая была Барчук и была в него влюблена со
