Книга Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко

Вас, — говорю.

— Это факт, милостивый государь! Они оба обратились к командующему тогда Киевским округом Оберучеву, сказав ему, что если он не хочет мятежа в военных сферах, то есть не хочет украинизации воинских частей, то пусть вышлет Михновского с Украины, и Оберучев, связавшись с Керенским, перевел меня на Румынский фронт, где я таки свое дело делал, и только благодаря мне на этом фронте украинская армия до конца боролась с большевиками.

— Это, — говорю, — невозможно, чтобы Винниченко просил Оберучева…

— Факт, милостивый государь! Оберучев говорил об этом атаману Ровинскому{229}, а потом сказал это и перед Полуботковским полком{230}, после чего богдановцы{231}, написав на знамени — «Да здравствует Михновский», пошли к Ц. Раде с манифестацией, чтобы растерзать Винниченко и Петлюру. Я, узнав об этом, с трудом уговорил их вместо «Михновский» написать на флаге «Грушевский» и не трогать Винниченко и Петлюру, потому что все вина тогда упадет на меня. А когда перед Ц. Радой к ним вышли Винниченко и Петлюра, то они подняли такой шум, крича — «Позор Винниченко и Петлюре! Долой их!», что те моментально спрятались. Так что, милостивый государь, я смело могу сказать, что я спас для Украины этого писателя, которого я, по правде сказать, считаю безнравственным писателем.

— Ну, это как на чей взгляд, — говорю.

— Да. Но если бы эти уважаемые эсдеки не выслали меня тогда, я, милостивый государь, такую бы армию организовал, что черта с два большевикам удалось бы побывать на Украине.

— Напрасно Вы так думаете, — говорю. — Пришло бы время, и та армия тоже стала бы большевистской, потому что, как Саксаганскому говорил один мужик — «Знаете, у большевиков лозунги лучче, чем у украинцев». Уж насколько донцы организованы, обособлены от «иногородних» городских рабочих, но и те поддались этим заманчивым лозунгам. А Финляндия? — разве можно наш народ по национальному сознанию равнять с финнами, а между тем и там воцарились большевистские лозунги.

— Я, милостивый государь, могу Вам рассказать целый ряд примеров, когда массы солдатские, а потом, на Пирятинщине — и крестьянские, — при моем споре с большевиками принимали мою сторону, а не большевистскую, потому что я, милостивый государь, сам большевик, но в национальном смысле.

— Никакие, — говорю, — даже большевистские национальные лозунги не перевесили бы социальных, и мне очень жаль, что Вас тогда выслали, как Вы говорите, потому что тогда Вы сами в этом убедились бы.

— Ну, пусть так, я не хочу больше с Вами спорить о том, что было бы, но факт тот, что меня тогда, милостивый государь, вы-сла-ли украинские эсдеки так же, как когда-то высылало самодержавное правительство…

— А теперь, — говорю, — после переворота 29 апреля тот же Винниченко говорил в моем доме Вашему другу Лукиянову: ищите Михновского, привезите его скорее, говорят, что он лично в хороших отношениях со Скоропадским, пусть Михновский становится у власти, потому что он хоть национальное наше государство сохранит, а за социальную сторону мы с ним потом будем бороться.

— Да. Я знаю, украинские эсдеки, эсеры и даже так называемые социалисты-федералисты, но в скобках — пассивные, милостивый государь!, — хотели бы, чтобы я пошел на должность к гетману, повыгонял бы от него русский элемент, обратил политику на национальную тропу, а тогда они кричали бы: долой негодяя Михновского, который укрепляет на Украине самодержавно-гетманский строй. Нет, покорно благодарю, меня уже окрестили столыпинцем, будто бы это я советовал украинцам идти вместе со Столыпиным».

— Так это так и было, — говорю.

— Когда, где?!

— В 1907 году на съезде Туповской организации, в помещении редакции «Рады» на Подвальной.

— Я никогда к Туповской организации не принадлежал и на таком съезде не был… — Но присутствующий здесь же Ф.П.Матушевский подтвердил, что он был, хотя организация только на том съезде назвалась ТУП.

— Не помню, может и был, но агитировать за Столыпина я не мог..

— Вы упрекали, — говорю, — организацию за то, что она блокируется с кадетами и возможно, что сгоряча сказали, что лучше уже со Столыпиным идти вместе, чем с кадетами, потому что от того скорее можно добиться своей школы, чем от кадетов; а когда никто с Вами не согласился, то Вы вышли и с тех пор перестали бывать на съездах организации и начали в Харькове агитировать против нее.

— Не помню, но допускаю, что я сказал, что предпочитаю идти со Столыпиным, чем с кадетами, потому этих господ я считал и считаю злейшими врагами нашими, но это не значит, что я агитировал за Столыпина. Если меня, милостивый государь, украинцы считают собакой, то я предпочитаю, чтобы меня так и называли, и не должны меня называть верблюдом, зайцем или каким-то другим зверем.

На том разговор наш и закончился, но он еще раз показал мне, как тяжело с этим человеком разговаривать, и не дай Бог еще и работать вместе, а быть в кабинете под его премьерством просто невозможно.

7 июня

Вчера в 10 ч. дня произошел такой страшный взрыв на артиллерийских складах{232}, что чуть ли не во всем городе повылетали стекла с той стороны, которая выходит на Печерск, а на Зверинце повалились почти все дома. В газетах пишут, что это случилось от самовозгорания, а Петрусь говорит, что бывший комендант Киева Ковенко{233} давно предупреждал гетманское правительство, что на службу в военные мастерские принимают всё великороссов, среди которых большинство большевиков, а это может угрожать большой опасностью для города. Когда Скоропись, думая подорвать репутацию этого кабинета, рассказал об этом Бринкману{234}, помощнику Гофмана{235}, тот заметил, что украинские большевики мало чем отличаются от великорусских, а значит то же самое могли сделает и украинцы. Вообще у немцев Лизогуб и его кабинет пользуются большим доверием. Очевидно, Лизогуб таки «ловкий» человек! Октябрист, аристократического происхождения и воспитания, промотавшийся предводитель дворянства, он готов всякому правительству служить, чтобы было с чего жить. По минимальному цензу служил председателем Полтавского земства, но он все время хлопотал, грезил о губернаторстве и, наконец, во время войны был управителем какой-то канцелярии при Великом князе Николае Николаевиче{236} на Кавказе, а после революции, когда организовалось украинское правительство, то он через И.Л.Шрага, своего товарища детских лет, просился на должность директора департамента внутренних дел в социалистическом министерстве Винниченко