Книга Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

переходя на «ты», спросил он.

— То моя мать.

— Если не ошибаюсь, Арина Федоровна!

— Она самая.

Битюк сразу будто не поверил, помолчал, затем улыбнулся и еще раз крепко сжал руку Королева, сильно тряхнув ее.

— Ну, знаешь, тебе можно позавидовать. — И уже обращаясь ко всем, приподнято заговорил: — Какая молодец эта женщина! Старуха, можно сказать, а работает забойщицей. В их бригаде ни одного мужика, все женщины-солдатки. Гремят на всю угольную Караганду. По ее призыву во всех крупных населенных пунктах созданы детские ясли, приюты. Там ее все называют матерью.

— Ее и здесь так называли, — вставил кто-то.

— Арина Федоровна еще не приехала? — спросил другой.

— С месяц как дома, — сказал Королев.

Он чувствовал себя неловко, что при нем вдруг начался разговор о матери. Подсел поближе к столу, за которым сидел Битюк, словно говоря, что пора приступать к делу. Битюк понял его, доброжелательно сказал:

— Рассказывай, какой у тебя вопрос, товарищ Королев. Возможно, без секретаря, с ходу решим.

Королев рассказал.

Битюк нахмурился, подумал.

— Все это народ сомнительный, — предостерегающе сказал он. Лицо его стало жестким, круглые, как у птицы, глаза обострились.

— Я имею в виду тех, кто попал в плен не по своей вине, по ранению, — не удержался Королев. — И в оккупации многие оставались не по собственному желанию, некоторые партизанили…

— Прости меня, но ты шутник, Королев, — перебил его Битюк, усмехаясь. Но сейчас же опять посерьезнел: — Как это не по своей вине? Раз попал к врагу в руки живым, значит, струсил, предал. А те, которые оставались при немцах? Где же их советский патриотизм, если они спокойно прижились, спасая свою шкуру? Это тоже своего рода измена. А ты, товарищ Королев, в партию решил их принимать. — И опять на его лицо наползла едкая усмешка.

Королев почувствовал, как лоб его запылал, но крепился, сказал с виду спокойно:

— Ничего я сам не решал, решать будет собрание коммунистов, товарищ Битюк. А в горком пришел посоветоваться.

— Тут и советоваться нечего, — Битюк обвел взглядом своих коллег, как бы ища поддержки. — В таких вопросах надо иметь свою собственную принципиальную точку зрения.

Королев пожалел, что затеял этот разговор с инструктором. Он понял, что они не найдут общего языка. Поднялся, собираясь уйти.

Битюк остановил его.

— Не кипятись, посиди, — смягчаясь, сказал он. Королев нехотя опустился на стул. — Так ты всерьез считаешь, что пленников и оставшихся в оккупации можно принимать в партию?

— Не всех же, конечно, а тех, кто этого достоин.

— В конце концов не важно, всех или только какую-то часть из них, — перебил его инструктор, — главное в принципе: можно принимать в партийные ряды этих… — он не договорил, только пренебрежительно покривился. — Горкому партии известно, что ты рекомендовал секретарем комитета комсомола пленника Кушнарева. Надо полагать, это не пустые слухи, — многозначительно выговорил Битюк.

До войны Кушнарев работал в передовой комсомольско-молодежной бригаде проходчиков, часто выступал на сменных собраниях, «крыл» хулиганов и пьяниц, за что не раз был жестоко бит ими. Кушнарев не так давно появился на «Коммунаре». Воевал, тяжело контуженный попал в плен. Освободили его наши войска.

Как-то Королев сказал Шугаю, что из Кушнарева мог бы выйти неплохой комсомольский вожак. Тот посмотрел на него, как на шутника, замахал руками:

— Ты что это, товарищ парторг, серьезно или ради смеха?

— Вполне серьезно.

— Да ведь он в фашистском плену был! Можешь ли ты за него поручиться?

Королев не ответил. Не за каждого, конечно, бывшего пленника можно ручаться, но Кушнарева он считал хорошим, честным парнем, хотя спорить с Шугаем не стал. Решил на свой страх и риск рекомендовать Кушнарева комсомольскому собранию секретарем.

— Рекомендовал, ну и что? — уже откровенно вызывающе посмотрел он на Битюка.

— В выдвижении кадров, товарищ, надо строго придерживаться партийной линии.

— Насчет партийной линии вы не говорите, — сурово сказал Королев, — я не сходил с этой линии ни тогда, когда водил врубовку, ни на фронте, когда бил фашистов…

— Не один ты воевал, — обрезал его инструктор.

— Не один, это верно, — согласился Королев, — только, вижу, вам не довелось нюхать порох. А жаль! Небось по-другому смотрели бы на людей.

Битюк неожиданно рассмеялся.

— Чудак человек! Я хоть сейчас ушел бы на фронт. Не по своей же прихоти сижу за этим столом. Так угодно партии.

Королев промолчал, лишь подумал: «Партии и особенно тебе было бы куда больше пользы, если бы ты взял автомат да хоть раз сходил в атаку». Козырнул всем, кто был в комнате, и вышел.

Он сразу не поехал на шахту. Чтобы немного успокоиться, бесцельно бродил по улицам полуразрушенного города.

Вспомнилось, как однажды осенью к нему в роту прислали бывшего батальонного комиссара, до войны секретаря райкома партии на Полтавщине. Это был уже седеющий человек, по фамилии Золотько. Черные умные глаза его смотрели настойчиво и задумчиво. В штабе батальона Королеву объяснили, что Золотько был в плену, и дали понять, чтоб позорче присматривал за ним: человек он обиженный, гляди еще, устругнет что-нибудь. Золотько был вначале автоматчиком, затем первым номером на «максиме». Он ничем не выделялся среди солдат. И теперь, когда полк уходил во второй эшелон, во время короткого отдыха от строевых занятий вокруг него всегда собирались бойцы, и он что-нибудь рассказывал им или читал свежие новости. Делал это Золотько не потому, что он, политрук Королев, обязывал его, а просто не мог иначе, потому что агитатор жил у него в крови. В атаку Золотько всегда поднимался первым. Погиб он, прикрывая отход батальона своим пулеметом. Более часа не давал подняться немецкой пехоте и, когда не стало патронов, подорвал пулемет и себя гранатой. Командование полка представило Золотько посмертно к званию Героя.

Несправедливость, жестокость, с какой судил Битюк о людях, взволновали Королева. Он еще долго ходил по городу, пока не вспомнил о просьбе Шугая зайти к Чернобаю, и зашагал к тресту.

II

Никаких твердых заверений от управляющего трестом насчет лебедки Королев не привез, но зато обрадовал Шугая очередным номером городской газеты «Возрождение». В ней рассказывалось о героическом труде людей, восстанавливающих шахты, заводы, благоустраивающих рабочие поселки. На второй полосе бросался в глаза крупный заголовок: — «Больше воды на-гора!» Королев невольно улыбнулся: когда такое было, чтобы газеты призывали выдавать на-гора не уголь, а воду. Даже стихи были напечатаны о шахтной воде:

Откатчик воды —

Начало начал,

Сегодня ты сколько

Воды откачал?

На этой же странице подробно рассказывалось о камеронщице горловской шахты «Кочегарка» Пелагее Кравец, которая выдала на-гора 154 «букета» с водой вместо положенных