Книга Нахаловка - lanpirot

показалась мне не менее, чем манной небесной. В несколько глотков я допил остатки воды, что еще плескались в бутылке и облегченно выдохнул. Сказать, что я совсем пришел в норму, еще было нельзя, все тело ломило, словно его пропустили сквозь молотилку, но я был жив — и это было главным. Если у Бульдозера-таки не хватило духа, чтобы вышибить мне мозги, то у меня рука точно не дрогнет…

— Вот, падлы, рехнулись совсем, — напившись и внимательно разглядев этикетку, произнес я, — обычную воду в такие бутылки разливать… Ладно б, минералка там… нарзан… Какой дурак будет её покупать, когда точно такая же жидкость из каждого крана и колонки хлещет, только хлебальник под струю подставляй!

Муть в голове все еще не давала мне нормально соображать, а накатывающая временами слабость едва-едва вновь не отправляла меня обратно в беспамятство. Я еще раз ощупал руками голову — огнестрельной раны, как и прежде, не было, а волосы так никуда и не пропали. К тому же дырка в ладони, пробитая финкой Серого, тоже напрочь пропала, не оставив даже шрама! Я зажал в кулаке небольшой клочок волос и дернул, что есть силы. Было больно, даже слезы в очередной раз выступили из глаз, но в руках у меня у меня осталось железобетонное доказательство, что я не свихнулся. Поднеся кулак к глазам, я рассмотрел результаты собственного «членовредительства»: волосы действительно оказались настоящими — вырваны с корнем. Мне были прекрасно видны утолщения волосяных луковиц…

Видны? Твою же! Да я такие мелкие детали уж четверть века, как без мощных окуляров разглядеть не могу. А сейчас, прямо-таки каждый волосок… Четко! Резко! И без какого-либо напряга! Что за чудные непонятки со мной сейчас происходят? Сначала волосы… Исчезнувшая рана на руке. И, если выстрела я не помнил, то прибитую к столу ладонь успел прочувствовать всеми фибрами души! Теперь, вот, еще и зрение улучшилось… Что вообще происходит? Будут ли еще подобные сюрпризы? Хотя, вот эти, вроде бы наоборот — чудо, как хороши… Черт! От мысленного напряжения в голове вновь послышался звон, вернулась болезненная пульсация, а желудок вновь «завернулся» и подкатил к самому горлу. С трудом «пережив» очередной рвотный позыв, я вновь затих, прикинувшись ветошью.

Минут через тридцать, а может и больше, определить время было тяжело, а часов я не имел, опять немного отпустило. Я поерзал в кресле, стараясь не трясти лишний раз головой, и принялся внимательно себя изучать. Пока я лежал без движения и, закрыв глаза, я старался прислушиваться сам к себе. Несмотря на нынешнее поганое самочувствие, чувствовал я себя намного лучше, чем обычно… Вот такой вот парадоксальный парадокс! Во-первых, куда-то подевалась моя туберкулезная отдышка и тяжкая боль в груди. Да я даже не кашлянул ни разу после того, как пришел в себя! Хотите сказать, и он сам собою рассосался? Чего-то я еще ни разу не слышал случаев об чудесных исцелениях на последней стадии чахотки! Проще себе все легкие с кровью выхаркать, чтобы только кашель немного унять… Во вторых: кожа на моих нынешних руках подозрительно чистая, без привычных пигментных пятен и татуировок-портаков с полным набором моих «послужных ксив»[1], гладкая и упругая, по сравнению со старыми корявыми клешнями, полностью испещренными сеткой глубоких морщин. Да и сами руки не мои! Куда подевались распухшие от артрита суставы, поставившие крест на моей профессиональной деятельности? Да и форма ладоней явно не та, хотя пальцы рабочие: не грубые, длинные и цепкие. Если с ними как следует позаниматься, может и неплохой щипач[2] со временем получиться…

— Бред какой-то! — вслух произнес я, прислушиваясь и не узнавая собственного голоса. Хоть любой человек особо не воспринимает собственный голос, но такую существенную разницу, да не уловить… — Поздравляю, дядя — похоже, вальты[3] капитально накрыли Семена Метлу! — Мой новый голос звучал куда как «выше» и моложе, чем основательно пропитый и прокуренный голос больного туберкулезом престарелого законника.

Когда боль в очередной раз немного умерила свои аппетиты, мне удалось более пристально рассмотреть себя… Вернее тело, в котором я оказался каким-то странным и неестественным образом. Поначалу я думал, что может быть и, вправду, помолодел? Но, нет — эта тушка точно не моя! Даже цвет волос на голове, когда они у меня еще были — не мой. В юности они у меня были русыми, не слишком жесткими и слегка вьющимися, а здесь — прямой и темный волос. Однозначно мимо!

А вот одето это тело была «модно» — в импортные джинсы и такие же заграничные кроссовки — я таких фасонов раньше и не встречал никогда. Похоже, что этот бедолага, оболочку которого заняла моя, я так думаю, не нашедшая успокоения после смерти, очень черная и грешная душа, был на «короткой ноге» с местной фарцой — у него даже трусы, которые мне были видны сквозь застегнутую не до конца ширинку были импортными, а не обычными ситцевыми «рашин маде».

А вот дальнейшее продолжение осмотра особой радости не принесло — в районе локтя чувствовалась какая-то особо болезненная «зона». Я закатал рукав оказавшейся надетой на меня такой же заграничной, как и все остальное, грязной куртки с капюшоном, выполненной из плотного ворсистого изнутри материала, похожего на флис. Увидев огромную фиолетовую гематому и вены, на которых живого места не было от многочисленных следов инъекций дури — я понял все... Ну, в принципе, я это и предполагал — чего там еще болеть может? Стараясь не трясти головой, я внимательно обшарил глазами пол и под журнальным столиком увидел использованный баян[4]. Причем, блатной — пластиковый, как и бутылка с водой. А нарик-то, оказывается, действительно из мажорных фраерков был, раз пользовал такую редкую штуковину, как одноразовые шприцы, о которых я только слышал, но вот наблюдать это «чудо» воочию, мне никогда не доводилось. Хотя ширяльщиков[5] за свою долгую жизнь повидал немало.

Сфокусировав глаза на исцарапанной поверхности журнального столика, я заметил прозрачный маленький целлулоидный пакетик с остатками белого порошка. Протянув руку, я зацепил его дрожащими пальцами и поднес к лицу. Засунув нос в пакетик, я вдохнул едва улавливаемый кисловатый уксусный запах Герасима — похоже, пан[6]. Пусть, я никогда сам и не вмазывал по вене, но в качестве дури разбирался не хуже иного барыги-наркобарона. Тело нарколыги аж затряслось от вожделения, едва его (или уже мои?) обонятельные рецепторы уловили этот знакомый запах. Я стремительно бросил на журнальный столик этот пакетик, хотя чувствовал, что это явно не моя реакция,