Книга Холодные и теплые предметы - Ирина Кисельгоф

* * *

После истории с циркуляром мне проходу не дают балбесы из нашей больницы, особенно хирургическая часть популяции. Поголовный ходячий рентген в упаковке из сальных шуточек. Они шутят, я не возмущаюсь, а смеюсь, потому что смешно. Хирурги сплошь и рядом мужланы, игра с жизнью и смертью накладывает на них отпечаток веселого цинизма.

Бедные дурочки, никогда не выходите замуж за хирургов. Они будут изменять вам с медсестрами в поте лица. Никогда не бросайте хирургов. Их руки – это руки пианиста. Если руки их не послушаются, они сыграют реквием больному прямо в операционной.

В операционных у нас звучит музыка, «Высокая месса» и «Магнификат» Баха. Так повелел Седельцов. Я уважаю его вкус. Величественная, божественная музыка со стороны напоминает соборование. Этакое превентивное отпевание перед потенциальным уходом в другой мир. Мало ли что.

Сам Седельцов тоже хирург, но сейчас он оперирует в основном грыжи и аппендицит. Аппендицит за семь минут. Раз – и готово. Больной еще не успел испугаться, как его на каталке везут в реанимацию отойти от наркоза.

Я сходила в лабораторию за результатами исследований Любшина, лежащего у нас с обострением панкреатита, и теперь торопилась в свое отделение. Ненавижу ждать! Навстречу мне попался иеромонах. Он семенил, опустив глаза долу. За ним шли Седых с напарником по урологическому лечебному процессу. Завидев нашу пару вместе, два балбеса затянули арию басом-профундо:

– И девочки раздетые в глазах…

Иеромонах сжался, побагровел, вспотел и заспешил в свою келью замаливать неведомые грехи.

– Хотите, чтобы меня выперли с работы? – холодно поинтересовалась я.

– С ума сошла! – оскорбились урологические мужланы. – Чтобы только мальчики раздетые в глазах? Ни за что на свете!

Их глаза рентгеном прошвырнулись по моему поясу целомудрия фирмы «Гедеон Рихтер». Да здравствует «Гедеон Рихтер»! Надеюсь, вы меня понимаете?

Пока работала с больными, в голову лезли самые нелепые, самые дурацкие мысли. Я вдруг представила себя Маргаритой с коленом, распухшим от поцелуев. С теми же мыслями вернулась в свой кабинет и подняла подол халата.

А что? Симпатичные колени. И ноги ничего. Очень даже. Дай бог каждому.

Дверь без стука раскрылась, и в кабинет ввалился Месхиев. Подол халата упал вниз вместе с глазами Месхиева. Я даже не успела возмутиться.

Его глаза вернулись на место и заблестели глицерином.

– Так и знал. Здесь всегда можно рассчитывать на клубничку. Стриптиз для себя?

– Припадок нарциссизма. Любуюсь своей наготой.

– Можно на бис?

– Что вы ко мне привязались? – раздражилась я. – Вокруг полно женщин, красивых, привлекательных, умных. Почему я? Что во мне такого?

– Манкость, – не задумываясь, ответил Месхиев. – Глазами глянешь – и слопаешь за секунду. Целиком. Только косточки хрустят. Хрум-хрум.

Слышала я про эту манкость. И что это такое? Интересно узнать мнение внешнего эксперта как особи альтернативного пола.

– И что такое манкость, ребе?

– Обещание рая на земле.

Дуля тебе, а не рай!

– Ты какая в постели? – беспардонно полюбопытствовал Месхиев.

Мерзавец! Чем ответить на наглость? Изображать тургеневскую барышню – людей смешить. Лучше спустить на тормозах. Делать вид, что тебе все нипочем и все будет отлично.

Все мужики – причудливые и нелепые создания. Кора их головного мозга цветет редкими проплешинами сухого лишайника. Если в общении с тобой мужчина переходит границы приличий, это означает, что он тебя хочет, а получить не может. Это уязвляет его самолюбие и снижает самооценку. Унижение трансформируется в дедовщину. Ему так легче мириться с поражением. Дай ему понять, что это тебя оскорбляет, и он получит бесплатный бальзам на душу. Вот и выкуси вымпел, лузер!

– В постели? Бревно бревном. Передай по цепочке, – холодно отрезала я. – Короче. Какими судьбами?

– В наше отделение снова поступила твоя одноклассница Стаценко. С рожей. Тяжелая. Не знала?

Тогда я поняла значение метафоры «гром среди ясного неба». Еще секунду назад мне было весело, более того, я любовалась самой собой. И внезапная слабость до ледяного пота. Мокрая, обмороженная спина. И ладони, и ступни. Все-все. До темноты в глазах.

– Ты что, Анька?

Я услышала со стороны голос Месхиева. Невнятный, как шум воды в бассейне. Ныряешь с головой, и вода с шумом обтекает и выталкивает тебя из себя. К чертовой матери!

– Ничего, – ответила я и села. – Все нормально.

На меня в упор смотрели миндалевидные глаза Месхиева, морщины от них разбегались ногами паука-сенокосца. Он сидел на диване, обняв меня за плечи, другая рука на моем бедре.

– Аня, Анечка, – повторял он. – Что с тобой? Успокойся.

А я видела капли пота на его виске и слышала, как тяжело он дышит.

– Руки, – сказала я.

Он убрал руки и отвернулся. На поле моего туго накрахмаленного халата остался вдавленный отпечаток его ладони.

– Прости, – попросил он.

– За что?

Месхиев хороший человек и отличный хирург. Не нужны между нами сложности. Все должно быть по-старому. Он меня отлично понял. Я его простила.

– Может, ты это?.. – спросил он.

– Нет. От духоты, наверное.

Откуда у меня может быть это? Я регулярно пью таблетки. Хорошо, что он ничего не понял. Ни к чему это.

– Как она?

У меня язык не поворачивался назвать ее имя.

– Температура сорок. Лихорадка, бред. Не в себе. Зайдешь?

– Да. Только не сегодня. Завтра.

Я боялась к ней идти. Я боялась увидеть ее мужа. Я не знала, что будет, если я вновь его увижу.

– Ну, как знаешь.

Месхиев поднялся с дивана.

– Тебе лучше?

– Определенно.

– Пойду я тогда. Ты меня прости.

– Угу.

Я уже и забыла о нем. Я думала о Лене и ее муже. О том, что они живут в районе, который обслуживает наша больница. О том, что мне не избавиться от них никогда. Они всегда будут являться ко мне в самый неподходящий момент. И травить мою душу своим существованием до конца жизни.

За окном пошел дождь. С улицы тянуло запахом мокрой земли и сырых грибов. Терпкий, пряный запах раздавленных грибов. Грибов, которые нельзя есть. Их тела разъедены канцерогенами и токсинами. Отравлены отходами большого города.

Я сидела на работе допоздна, пока не стемнело. Я все решала, идти или не идти. Зазвонил городской телефон.

– Ты скоро? – спросил Димитрий.

– Скоро, – ответила я. – С базой данных закопалась.