Книга Памятное - Рената Александровна Гальцева

с горячими критиками «бездвижной» стратегии Александра Исаевича, не вовремя «застрявшего» за границей. Одним из таких критиков был как раз упоминаемый Кублановским вместе со мной и Роднянской (тоже попавшейся под горячую руку воспоминателя) Ю.Ф. Карякин (но я была не «с ним», а он – не «с нами»). В том же 1990-м Е.Г. Боннэр в реплике «Не занимайтесь мифотворчеством»[40] источник, обрушилась, иначе не скажешь, на нашу с И. Роднянской статью «Спор – вопреки участникам?» («Литературная газета», 1990, 7 марта), где мы высказывали категорическое несогласие с распространенной в интеллигентской среде критикой Солженицына (опять же: почему-де молчит «вермонтский отшельник», когда «взбаламученная Россия» ждет от него вмешательства в «нынешнюю неразбериху»). Не соглашаясь с «уроками А.Д. Сахарова» («Знамя», 1990, № 2), оспаривавшим ключевую роль идеологии в общественной системе, мы предлагали усвоить «уроки Солженицына», содержащиеся в его глубокой, философской публицистике.

Борьба Солженицына на два фронта: против тоталитарного коммунистического режима и против неожиданно образовавшейся вокруг писателя враждебной среды, несмотря на ее свободолюбивые установки, – была всегдашней темой моих высказываний. И я постоянно размышляла над самим феноменом возрождающегося печально знаменитого «ордена интеллигенции» (который идет у Кублановского под наименованием «московской интеллигенции») с его характерной беспочвенностью и «прогрессивностью», принявших новые черты.

Все мои доклады и статьи, посвященные социальной и мировоззренческой позиции Солженицына в противовес его идеологическим антиподам, публиковавшиеся в журналах («Новый мир», «Посев», «Континент» и др.) и сборниках за более чем два десятилетия, перечислять вряд ли стоит, но вот некоторые названия: «А.И. Солженицын: борьба на два фронта», «Один из эпизодов наступления на Солженицына как интерпретатора русской истории», «Российское обустройство: Возвращаясь к Солженицыну», «Солженицын: Пророческое величие», «О либеральной интеллигенции в современной России», «Возрождение России и новый “орден” интеллигенции»[41]. И Александр Исаевич отвечал доверием. Сразу после приезда в Москву он пригласил нас с Ириной Роднянской к себе, на Тверскую, 12, чтобы обсудить российские дела и поговорить о нашем общем будущем, причем никаких разногласий и вопросов о том, «с кем он», не возникало. Более того, повторюсь, Александр Исаевич предложил совместно издавать журнал, – возможно, как раз тот «культурный русский журнал с тиражом в 25 тысяч экземпляров», о котором как о несбыточном предприятии мечтает в своем дневнике Кублановский. И только Наталья Дмитриевна, войдя в кабинет, прекратила дальнейшее обсуждение этой захватывающей идеи, представляя трезвее нас всех степень занятости Солженицына.

Я была неизменным сторонником Александра Исаевича, его дружинником и всегдашним критиком противной стороны. И никто не может предъявить мне ни одного противоположного факта. (То расхождение мнений, которое существовало у меня с Солженицыным, как и с абсолютным большинством соотечественников, – отношение к личности Б.Н. Ельцина – не было предметом публичных разногласий, не отмежевывало меня от позиции Александра Исаевича, ставя «по другую сторону баррикад»). Не могу представить, к чему может быть привязана приписанная мне Кублановским реплика – «разочарованно отрубая», – вскрывающая, выходит, какое-то мое двурушничество.

Среди претерпевающих и претерпевших, приходивших за договорной реферативной работой в ИНИОН, помню бедствующую мать семейства Наталью Горбаневскую, знакомую с восточноевропейскими языками. В тот день в редакционном портфеле ничего не было, кроме книжки о торжестве демократии в Народной республике Болгарии (НРБ), что-то вроде того. Я не без смущения вынула эту пропагандистскую брошюру, осознавая всю издевательскую нелепость предлагать таковую отбывшей срок в психушке за выступление на Красной площади против ввода войск в Чехословакии. Но гостья не стала долго раздумывать. И чтобы понять ее, тоже долго думать не надо.

Пришла в Отдел на должность литредактора, тоже из «Философской энциклопедии» (как и мы с автором Ляликовым), выпускница филологического факультета МГУ, дочь философа и богослова Ивана Михайловича Андриевского Маша (Мария Ивановна) Андриевская, как бы явившаяся из тургеневских усадеб, безукоризненная романтическая душа, мастер тонкой акварельной флористики и поэтесса, автор двух романов и литературоведческих статей, рано покинувшая этот мир. Стихи ее, частично опубликованные в альманахе «Поэзия» (1986, выпуск 44) с предисловием С.С. Аверинцева, а затем и вышедшие отдельно в сборнике[42], не забываются. Вы поймете правду этих слов хотя бы из такого примера:

Я неспрошенный камень старинных былин,

Искрошившихся слов не прочесть,

По которым в краю богатырских равнин

Узнавали: позор или честь.

Я неспрошенный камень

И с криком внутри

Затаился в траве у дорог,

И некошенный пламень

Цветочной зари

Догорает у каменных ног.

Маша была близкой приятельницей Сергея Аверинцева. Можно гордиться, что в тех самых буксовавших наших сборниках опубликованы рефераты и комментированные переводы, принадлежащие его перу.

Побывала сотрудницей Отдела и Наталья Крымова, крупный театральный критик и театровед. Вместе с коллективом она успела приобщиться к субботникам: поездкам на овощную базу для перезагрузки кочанов капусты, а также и в отдаленный колхоз-побратим для сбора урожая. Помню, нас высадили из автобуса на свекольное поле. Моросил дождь, нужно было выдергивать из густой жижи за торчащие хвостики ботвы свекольные заморыши. Набрав по полмешка таковых, мы победоносно возвращались в столицу. При этом экспедиция послужила значительному расширению нашего театрального кругозора. Благодаря Наталье Крымовой мы досрочно посмотрели в Доме кино незабываемый «Рим» Феллини.

Промелькнул А.М. Пятигорский, всячески яркий, с чарующе замысловатой языковой стилистикой, наскучивший категориями европейской культуры индолог, вскоре обосновавшийся, однако, в Лондоне и ставший всеевропейским гуру.

И по сей день Институт не истратил порох в своих пороховницих, но о присутствующих не говорят. Сделаю исключение для коллеги по Отделу, для человека-оркестра, Светланы Левит, которая одна представляет собой целый институт, выпустивший 275 изданий[43]. И какого кругозора! Это – философия, культурология, социология, языкознание, история, искусство – весь гуманитарный корпус.… И нужно ли что-то добавлять, если в нашем ИНИОНе – директором Юрий Сергеевич Пивоваров.

Веселое было время. В ходу было стихосложение, образцы коего хранятся у меня в папках. Но вот один, в котором подтрунивание его автора над близкой мне дисциплиной, ее терминологией, сочетается с амбивалентным влечением к ней (ср. ниже название его стихотворного сборника): «Я налил в стаканы этость, / На закуску взял я чтойность, / Закурил я сигаретость, / Погрузился я в запойность» [44]. Б. Орлов. Апрель, 1986 года.

Вовлеченные в стихию информационной работы по отражению (в обоих смыслах) социополитических новинок из-за бугра и ощущая себя перед лицом контролеров из Академии общественных наук «над пропастью в РЖ»[45], мы нуждались в развлечениях (отвлечениях) и выделывали разные антраша. Вот одна из выдумок. Как-то, в начале 70-х мы с Ирой Роднянской задумали составить библиографическую карточку на якобы только что вышедший труд «Unisex society»,